Наутро Шенкендорф вызвал Палена к себе.

Окончательно протрезвевший после ночи в холодной камере и ледяного душа, граф Пален стоял перед генералом.

– У вас ровно одна минута, граф. Если в течение этого времени вы не объясните мне мотивы вашего поступка, вас ждет трибунал.

Граф Пален прикрыл глаза. Прямо перед глазами он увидел подвал гестапо. Себя, подвешенного за ребро на крюк.

Пален глубоко вздохнул:

– Однажды один из нижних чинов, служивший у моего отца, напился в кабаке и стал буянить. Его попытались остановить, показывая на висящий на стене портрет Александра III, но солдат ответил, что плевал на государя императора, после чего был арестован. Отец вынужден был доложить об этом Государю. Но тот не стал давать ход делу, а повелел запретить развешивание своих портретов в кабаках, а солдата освободить и передать ему: «Я на него тоже плевал». Так вот, – закончил свою речь граф Пален. – Мне захотелось проверить, плюнет ли на меня наш фюрер.

Шенкендорф задумался.

– Вы, русские, непредсказуемы и безжалостны к себе. Но вы, ко всему прочему, еще обладаете и чувством юмора. Пожалуй, я отправлю вас в Париж.

Дело спустили на тормозах.

Принимая решение о создании казачьего подразделения в составе вермахта, немецкий генерал прежде всего учитывал то, что советский майор Кононов – из казаков. В Первую мировую войну он, командуя пехотным батальоном, уже сталкивался с ними и знал, насколько они ловки и по-злому упорны в бою.

Шенкендорф понимал, что у Кононова и его подчиненных после сдачи в плен нет дороги назад. Что эти люди будут биться до конца, а немецкая армия в их лице получит десятки и сотни тысяч отличных солдат. По его приказу Ивана Кононова в штабном, «опеле» привезли в Могилев, на встречу. Всю дорогу Кононов смотрел в окно машины. Город за грязным стеклом был похож на тяжелобольного человека. Разбитые взрывами дома. Повисшие на деревьях провода, словно нити, перепутанные нерадивым портным. Женщины в платках и ватниках, копающиеся среди обугленных досок и домашней утвари. Недоверчивые, мрачные лица с неразглаженными морщинами горя, страха и ненависти. И словно в насмешку, улыбающееся с киноафиши лицо Марины Ладыниной.

Встреча проходила в резиденции немецкого генерала. У подъезда старинного двухэтажного здания стоял часовой. Тротуар перед домом был вымощен булыжником. Камни тускло и влажно блестели, подошвы сапог скользили. Ветер гнал по тротуару осенние желтые листья.

Каменный особняк окружал яблоневый сад, вся земля была усыпана крупными красными яблоками.

В кабинете генерала Шенкендорфа находился и представитель абвера обер-лейтенант граф Ритберг. Шенкендорф был в очень хорошем настроении. Он потрепал Кононова по плечу.

– Знаете, господин майор… мы, пожалуй, удовлетворим вашу просьбу. Вам будет разрешено формирование подразделения из казаков, скажем… – генерал задумался, – эскадрона.

Это было не совсем то, чего добивался Кононов. В своем рапорте на имя командования германских войск он просил разрешения на формирование полка. Генерал вздохнул. Не мешало бы и полк. Может быть, хоть тогда в этой проклятой России стало бы меньше могил с немецкими крестами. Но Шенкендорф хорошо понимал, что в тот момент нечего и надеяться получить на это разрешение из Берлина. Генерал нашел компромиссное решение.

– Я не буду ограничивать вас в количестве людей, даже если вместо двухсот человек вы сможете набрать… две тысячи. Но на фронт мы вас не пошлем. Вы останетесь здесь. Подразделение будет находиться под вашей командой и использоваться в борьбе против бандитов. Вам надлежит показать германскому командованию, на что вы способны. А мы должны убедиться, что казаки не утратили своих навыков.

Майор Кононов встал.

– Надеюсь, господин генерал, что наши операции не станут сводиться к карательным акциям против местного населения?

Шенкендорф задумался. Вопрос выходил за пределы обычной беседы.

– Видите ли, – сказал он, строго и честно глядя в глаза Кононову, – армейские подразделения, каковыми будете являться вы, этим не занимаются. Карательные акции – это прерогатива исключительно войск СС. Вы можете быть спокойны. – Шенкендорф улыбнулся. – Я не отдам вам такого приказа.

А Кононову пришла в голову мысль, что обещания, данные таким тоном, забываются сразу же после того, как человек произнес их вслух.

Впрочем, какая разница?! Ведь все равно кто-то будет это делать. Война не бывает без убийства. – И, усмехнувшись, ответил: – Я верю слову немецкого генерала.

Шенкендорф тоже усмехнулся. Он читал личное дело этого майора. Энергичен, храбр, решителен. Несмотря на то что сам состоял в коммунистической партии, большевиков и комиссаров не любит. В бою жесток. Пользуется большим уважением среди подчиненных, которые между собой и в лицо называют его – батькой.

Немецкий генерал встал и, подавая русскому майору руку, сказал:

– Обер-лейтенанта Ритберга я прикомандировываю к вам в качестве офицера связи. Желаю удачи и как можно скорее отличиться в боях!

После разговора Кононов неожиданно попросил разрешения выйти в сад. Сад буйно зарос крапивою и бурьянистой травой. Пахло мокрыми от дождя лопухами, яблоками, дождливой и туманной влагой. Ветки старых покривившихся яблонь клонились к земле под тяжестью плодов. В дальнем углу, среди травы стоял старый покосившийся колодец. Захотелось прильнуть к ведру и пить, утопив губы в холодной колодезной влаге. Кононов подошел к колодцу. Заглянул в пахнувшую плесенью и сыростью темноту. Внутри оказалось темно – ни блика на воде, ни отсвета. Темень притягивала, звала к себе. Неожиданно стало страшно. Кононов вздрогнул, вытер холодный пот со лба.

– Тьфу, черт, – выдохнул он. – Вот же…

Вспомнился полковник Цветаев, преподававший тактику в академии Фрунзе. Его слова: «Если долго всматриваться в бездну, она начинает всматриваться в тебя».

– Ну точно, мать ее так. Бездна! А может быть, послать сейчас всех? И этого немецкого генерала тоже. Нет! Поздно. Я уже все про себя решил.

Придерживая ладонью крутящийся ворот, медленно опустил ведро внутрь сруба. Где-то внизу ведро тяжело плюхнулось в воду. Раздался всплеск, как всхлип. На непослушных ногах он отошел от потемневшего колодезного сруба, будто от края пропасти. Потянуло влажной прохладой. Изредка были слышны мокрые шлепки, это падала с деревьев вызревшая антоновка.

«Тихо… хорошо! Как дома… у нас на хуторе… Никакой тебе войны, никакой службы», – подумал Кононов и, потрясенный нахлынувшими воспоминаниями, молча опустился на колени, припав лицом к неласковой, пахнущей влагой и тленом земле…

Вернувшись, он подошел к графу Ритбергу и протянул ему полную пилотку сорванных в саду яблок. У графа Ритберга мелькнула в голове мысль: «Этот человек уже не повернет назад. Он сжег за собой все мосты».

Новое подразделение получило наименование 102-й казачий эскадрон. Его костяк составили бывшие подчиненные майора Кононова. Для обеспечения полка вооружением, техникой и боеприпасами была прикомандирована группа немецких унтер-офицеров.