Уже были окружены 19, 20, 24 и 32-я советские армии. Попавшие в котел войска еще пытались огрызаться, но, потеряв управление и командиров, прекратили сопротивление. Судьба бойцов и командиров была предрешена.

В окружение попал и сам командующий Брянским фронтом Еременко. Но он не захотел разделить судьбу своих подчиненных. Сталин приказал выслать за ним самолет и его экстренно эвакуировали в Москву.

Командующий Резервным фронтом маршал Буденный, растерявший все свои войска, улетел еще раньше. Его было не узнать – осунувшееся лицо, темные круги под глазами. Легендарные, всегда лихо закрученные усы уныло свисали вниз.

По армии пополз слух, что Сталин встретил своих разбитых полководцев неласково: побил палкой. Слух не соответствовал действительности, не царское это было дело собственноручно лупить палкой подданных, пусть даже и в маршальском звании. Но людям хотелось верить в то, что виновные в гибели и разгроме армии понесли наказание.

Но были в Красной армии и другие офицеры.

Командир 70-й стрелковой дивизии генерал-майор Федюнин, поняв, что из окружения не выйти и его ждет плен, сжег партбилет и, чтобы не попасть в руки врага, застрелился.

Расстреляв почти все патроны и поняв, что плен неизбежен, застрелился начальник особого отдела 2-й Ударной армии майор государственной безопасности Шашков Александр Георгиевич.

* * *

15 октября 1941 года немецкие войска вошли в старинный русский город Ржев. Первым делом немецкие солдаты постреляли всех собак и переловили кур.

Через несколько дней фронтовые части, взявшие город, ушли дальше, а в город вместе с охранным батальоном прибыла немецкая комендатура, возглавляемая полковником Кучерой, бывшим начальником штаба 69-го артполка особого назначения, и его заместителем майором Крюцфельдом.

Пост бургомистра комендант предложил Петру Сафронову, до войны работавшему в одном из колхозов техноруком. Он хоть и состоял до войны в партии большевиков, но предложение охотно принял.

Весьма неглупый и осторожный, он тут же назначил начальником полиции своего закадычного приятеля, бывшего белого офицера Дмитрия Авилова.

Скрываясь, он неоднократно менял фамилии и осел в Ржеве, где завел семью и устроился экспедитором в столовую. Через два дня после прихода немцев Авилов уже отдавал распоряжения, по-хозяйски расхаживая по зданию полиции и давая задания своим сотрудникам.

Из молодых мужчин в городе не осталось почти никого. Весь призывной возраст подгребли еще в первые месяцы войны. Кое-кто вернулся с увечьем, кто дезертировал, кто попал в окружение. Немецкая администрация начала вербовать в полицаи и отряд самообороны. Кто не захотел служить немцам, уходили в лес.

Люди остались один на один со своей совестью. Не все были готовы купить жизнь ценой предательства, но всем хотелось жить. И снова, как в годы Гражданской войны, русский убивал русского, сосед доносил на соседа, брат воевал против брата.

Борис Михайличенко родился во Ржеве и незадолго перед войной был призван в армию. Ушел служить, и соседи перекрестились. Не стало драк и пьяных криков по ночам.

13 октября 1941 года части Красной армии оставили город без боя, а поздно вечером в доме, где жила его мать, скрипнула калитка. Замерзший и голодный, вернулся Борька. Несколько ночей он просидел у матери в погребе. Потом появился на крылечке в командирских диагоналевых галифе, белом полушубке. Не спеша прогулялся по двору, дыша морозным воздухом и по-хозяйски посматривая на редких прохожих. Потом решительной походкой направился в городскую управу, к родному дядьке, который уже работал бургомистром. Дядя племяннику обрадовался. Долго мял и тискал его в своих объятиях.

– Ай да молодец, племяш! Утек-таки от красных! Правильно и сделал, что удрал. Сейчас наша власть. Заживем!

Борька жмурил свои рыжие ресницы, улыбался согласно. Мол, заживем, дядюшка!

– В полицию тебя определю! Человеком станешь, – говорил дядя и потирал ладони. – Мне надежные люди нужны. Скоро грянем по-настоящему.

Через неделю действительно грянули. Немецкий комендант приказал поставить виселицы на центральной площади города.

На площадь согнали население города. Женщины, старики, старухи, были и дети. Немцы и полицаи оцепили площадь, загородили выходы пулеметами. Люди пугливо жались друг к другу. Пугало предчувствие чего-то страшного и неотвратимого. Многие плакали.

Среди приговоренных была учительница городской школы, прятавшая у себя дома раненых солдат. У нее училась половина города. Учительница стояла босиком на мерзлой земле, в одной светло-зеленой комбинации. Ее лицо было в кровоподтеках, комбинация изодрана. Пожилая женщина стояла опустив голову и прикрывая грудь, покрытую синяками и ссадинами. Губы что-то истово шептали.

Раздетые до кальсон пленные бойцы смотрели исподлобья. Всех поставили на ящики. Накинули на шеи веревки. Никто не заплакал и не запросил пощады. Борька Михайличенко подбежал к виселице.

– Господа немцы, я эту училку хорошо знаю. Большевичка. Разрешите, я сам ее к богу отправлю.

Тихонько завыли бабы.

Михайличенко подошел к виселице, улыбнулся ласково:

– Ну, с-сука, как тебе? Холодно, бл-лядь? Ну сейчас согреешься.

Резким ударом сапога выбил ящик из-под ног. Из открытого рта выпал длинный лиловый язык. Глаза выкатились из орбит, лицо почернело, тело вытянулось в судороге.

Заплакали дети. У женщин, стоявших на площади, по лицам беспрерывно текли слезы.

Виселицы стояли в ряд и скрипели под порывами ветра. Качались на ветру замерзшие трупы в грязном нижнем белье.

Раньше на этом месте стоял памятник Ленину. В тот же день многие жители ушли из города.

* * *

Стычки между казаками и партизанами Кононова начались сразу. У партизан разговор был короткий – кого ловили, тех и убивали. Бывало, что обстреливали целые сотни, движущиеся в походном строю.

Казаки тоже не церемонились и в долгу не оставались – пойманных партизан запарывали плетьми или рубили шашками.

Проблему партизанских сел решали просто. Если в окрестностях села убивали немецкого солдата или офицера, местных жителей выгоняли на улицу, а их дома сжигали. Трудоспособную молодежь загоняли в колонну и конвоировали к немцам на станцию. Там их грузили в телячьи вагоны и отправляли прямиком в фатерланд. Партизаны в ответ устраивали акции устрашения в том же духе. Так и шло. Жестокость одних рождала ненависть и вражду других. Только не было среди партизан согласия, каждый командир отряда считал себя главнокомандующим. И казаки стали в районе силой.

Немцам с той поры не было необходимости контролировать всю территорию района, и они контролировали только линии радиальных и рокадных железных и автодорог, что позволило им высвободить из этой мясорубки довольно значительные силы.

* * *