Дрочил и рычал! Вспоминая её лицо, её красивые, но такие лживые глаза, из-за которых готов был рвать и терзать любого, посмевшего косо посмотреть на мою девочку, или, не дай Бог, обидеть. Я готов был бросить к её ногам всю вселенную! Готов был сам валяться в ногах моей зеленоглазой Богини, как преданный сторожевой!

Но… В итоге… больно укололся. И также больно разочаровался в долбанной любви.

Любовь?

Да что ты, идиот плешивый, знаешь про любовь?

Любовь — больная выдумка наивных глупцов.

Любви нет. Есть лишь одержимое влечение.

Любимые не предают. Не бьют с маху ножом в спину.

Они лучше сами себя ударят. Сами подставят свою грудь под острое лезвие кинжала. Жертвуя собой…

Но никогда не предадут любовь.

Никогда…

* * *

Я мастурбировал как прокажённый! Днями и ночами! Стирая ствол фаллоса до уродливых дыр, чтобы хоть как-то избавится от ебучего напряжения! Но кончить удавалось редко. Стояк каменный, болезненный. Ныл и саднил от недержания спермы, а яйца словно напичкали взрывчаткой. Как титановые гири, они тянули меня ко дну. Было больно не то, чтобы даже ходить! Но и лежать!

Как тронутый оральщик, наслаждаясь характерными хлюпающими шлепками, резкими ритмичными движениями я полировал свой каменный тесак, воображая в уме, как устраиваю им персональную казнь для зеленоглазой ведьмы. Завывая, хрипло дыша… Деру каждую её сладкую дырку, как полоумный маньяк, стругая девку до ран, наслаждаясь воплями боли, насаживаясь резко, грубо, так, чтобы вопила до взрыва барабанной перепонки.

Шлюха!

Продажная, ментовская шлюшка! Мерзкая потаскуха и предательница!

Это чувство неудовлетворенности мешало спать. Я не смог кончить! А член буквально выворачивало наизнанку от кипящего внутри яда!

Из-за ежедневных побоищ и стрессов я редко когда получал полноценный оргазм.

Каждую ночь я просыпался, обливаясь ручьями пота, корчась в адских муках, на полу, завывая нелюдским криком от горя… потому что каждую, сука ночь, я видел её огромные лукавые глаза и глумливую улыбку. А рядом… видел того хрена с фотографии, мужа!

МУЖА!!!

Пизд*ц.

Как же быстро лживая тварь нашла мне замену.

И в моих, самых страшных кошмарах, она трахалась то с тем мудаком, в парадной форме, то, пизд*ц, с недоноском Виктором.

По очереди.

Или… они еб*лись втроем.

Капец.

Я реально начал чокаться.

Раньше, чем думал.

* * *

Когда нас с братьями судили… Она не пришла!

Струсила! Не осмелилась! Чтобы посмотреть в глаза тому, кого якобы любила. И тому… кого не милостиво погубила.

А я ждал её. С таким отчаянием, что глаза слезились.

Вцепившись руками в прутья решётки, как загнанный зверёныш в зоопарке, смотрел на дверь, с надеждой, что та откроется и я увижу мою девочку.

Может быть даже прощу. Если объяснит. Если сама попросит прощения.

Да! Я готов был это сделать. Настолько сильно любил…

Что готов был даже простить измену, если она упадёт передо мной на колени, обнимет своими маленькими ручками мои ноги и заплачет.

Искренне так. Жалобно.

Наивный мудак!

Она уже небось хахаля себе на сайте знакомств присматривает, хули ты ей сдался!

Как умирающий тигр, запертый в клетке, со слезами на глазах, я пялился на входную дверь, когда судья зачитывал нещадный приговор.

Адвокатишка, выступивший против нас, с парнями, видать, нанятый мудаком-следаком начал нести какую-то муть, что мы намеренно убили того охранника в ювелирном. А потом эта гниль повесила на нас ещё парочку преступлений, о которых мы вообще знать не знали! Из мести и ненависти! А ещё, чтобы поскорей замять не раскрытое дело, в которых им, мусорищам, было в падлу покопаться.

Некоторые из них — это убийство и изнасилование двух детдомовских школьниц, ограбление и поджог пригородной заправки, которой владела семья пенсионеров.

Ублюдки сделали из нас убийц.

И влепили тридцать лет строгача, сослав в Сибирь.

Меня, по крайней мере. Остальных братьев раскидали по другим клеткам. А меня, объявив главным зачинщиком, швырнули в реальное пекло.

С одной стороны, хорошо, что нас разделили. Иначе, в состоянии извечной ярости, мы бы порешали друг друга голыми руками.

Братья меня презирали. По моей, и ТОЛЬКО по моей вине мы провалились в бездонную трясину и пошли ко дну. Я пригрел на груди змею. А она… она вцепилась мне в сердце своими острыми, пропитанными ядом зубами. Вцепилась, обвилась вокруг него плотной удавкой… и раздавила, выпустив наружу кровавые реки боли.

Не в силах смириться с грязной клеветой я, к черту, выломал нах*й замок и с одичалым ревом набросился на подставного адвокатишку, вцепившись еб*лану в горло трясущимися руками, за его гребанную, ничем не доказанную ложь.

Так вспылил, что тут же получил шокером в грудь! А Виктор, уё*бище, ещё и рассмеялся, глядя как я корчусь от острых судорог, шепнув в лоб фразу, добившую меня окончательно:

«Соня приветик передавала. Сказала, мол, очень рада, что тебя, падла ты мерзкая, посадят на тридцатку. Выйдешь уже подгнившим стручком, если доживешь до освобождения, естественно».

До последней секунды, до последнего удара деревянного молотка судьи… я отказывался верить в ложь следака.

Но моя девочка… так и не пришла.

Я постоянно искал ее в толпе.

Отчаянно, со слезами, бл*ять, на глазах!

До той самой последней минуты… когда нас запихнули в мусоровозку и отправили в аэропорт.

Вот и всё.

Это была точка невозврата.

Конец.

Конец моей… сука преданной любви.

Давид

Отсидев практически четыре года, я думал, что сгнию тут как крыса, раздавленная в мышеловке. Однако… Кое-что изменилось.

Этим утром, надзиратели явились раньше обычного.

Я уже не дергался по привычке, услышав лязг двери, как забитая псина, выдрессированная реагировать на щелчок, по методу академика Павлова, демонстрируя реакцию на условный рефлекс, а тупо смирился, с тем, что пидорасы будут лупить меня ногами и тушить свои вонючие бычки о мою спину.

Но впервые за четыре года заточения, привычный режим пыток был нарушен.

Я весь подобрался, услышав топот тяжёлых сапог, который набатом отдавался в висках, вместе с которым последовал черствый приказ и ленивый пинок в бочину: