— Веня! Прыгай!

— Ты что, совсем сбрендил? — еще успел выкрикнуть Веня перед тем, как почувствовал, что летит.

Он летел в удивительной ватной тишине, зная по собственному военному опыту, что такое случается только и исключительно в момент самого запредельного шума, когда милосердный шок дарит ушам полную глухоту. Затем Веня ударился о воду, хватанул ртом воздух, и, уже уходя вглубь, увидел ослепительную вспышку огня и мир, превратившийся в ад.

«Ку-да?» — спрашивали колеса и сами же отвечали: «Ту-да!»

Ку-да-ту-да… ку-да-ту-да… ку-да-ту-да… Веня заерзал, устраиваясь поудобнее на кипе прессованного сена. Кипа была перехвачена проволокой, и лежать на ней приходилось затейливо, чтобы ничего не резало бок или спину. Веню бил неприятный колотун: во многих местах одежда так и не просохла, а там, где просохла, стояла коробом, ломко хрустела балтийской солью. За дощатой загородкой зашевелилась телка, неловко поднялась, замычала, натягивая веревку, приподняла хвост и пустила сильную струю.

«Господи… — подумал Веня. — Где я? Зачем? Как я вляпался в эту невероятную историю? Уму непостижимо. Телячий вагон… сено… сюр какой-то. Ага, как же… телки тебе — сюр, а бегемот в бане — не сюр? Скажи спасибо, что до сих пор цел. Непонятно только, надолго ли. Права была Нурит… Черт!»

Веня хлопнул себя по лбу и сел. Он не звонил жене уже вторые сутки. Теперь уже точно не уцелеть, даже если посчастливится вернуться. Но посчастливится ли? Веня потряс головой, вспоминая вертолетную атаку, шквал огня, обломки яхты и ошметки человеческих тел, дождем сыплющиеся с черного, затянутого жирным дымом неба. Этот дым их и спас, прикрыл пологом, как цыплят от зорких глаз ястреба. Дым, безветрие и случай, потому что вертолеты еще покружили минут пять над местом, где только что стояла белая вадькина яхта, наугад поливая при этом из пулеметов плавающие на поверхности обломки. Веня вцепился в какую-то доску и держался, высунув на поверхность лицо и не шевелясь, чтобы не привлекать внимания. Контрольные очереди вонзались в воду в считанных метрах от него; сквозь пулеметный грохот он слышал свист пуль, их деликатные шлепки при входе в воду, видел их трассирующий след на пути ко дну, туда, где уже причалило на вечную стоянку то, что когда-то являлось роскошным океанским судном. Ку-да-ту-да… ку-да-ту-да… ку-да-ту-да…

Потом вертолеты улетели, унеся с собой и пули, и шум, и ожидание неминуемой смерти. Наступила тишина, вроде бы, безопасная с виду, но Веня еще долго висел на своей доске, ничего не предпринимая, безуспешно пытаясь собрать воедино разбегающиеся мысли. Когда же он, наконец, отважился высунуть голову из воды и оглядеть удручающую картину произошедшего апокалипсиса, то немедленно выяснилось, что, кроме него, в живых ухитрился остаться еще и Вовочка, что выглядело неудивительным и даже в определенной степени справедливым: ведь именно Вовочка первым распознал приближающуюся опасность.

Вовочка плавал совсем рядом, вцепившись в небольшое бревно. Веня оттолкнулся от своего обломка и поплыл к нему.

— Слава Богу, Веня, ты жив… — проговорил Вовочка, всхлипывая. Лицо его было мокрым — то ли от слез, то ли от морской воды. — Хорошо, что уцелел именно ты.

— Именно я? — переспросил Веня. — Почему именно я? Почему не Вадик или Витька? И почему ты думаешь, что они погибли? Может быть…

Вовочка снова всхлипнул.

— Нет, Венечка. Я уже сплавал, посмотрел. Все погибли, кроме нас. Повезло нам несказанно. Стояли снаружи, да еще и на таком месте, что отбросило хорошо. Там-то, ближе к середке, все пулеметами покрошили, каждую досочку. Кто от ракет не погиб и с яхтой не утонул, того пуля нашла. Только мы втроем и остались. Надо к берегу грести, уходить. Неровен час, вернутся проверить.

— Подожди, — сказал Веня, хватаясь за бревно. — Ты не ответил: почему именно я? И почему втроем? Кто третий?

— А меня вы, что, не считаете? — вдруг ответило бревно уже знакомым фальцетом. — Я тей ети.

От неожиданности Веня отдернул руки, хлебнул воды и чуть было не пошел на дно. Бревно захихикало, повернулось вокруг своей оси и оказалось на поверку коротышкой.

— И ваша истеическая необходимость тоже понятна, — продолжал карлик. — Кто же без вас будет пей водить? Вы ведь жидок, батенька, не так ли? Любому вождю всегда жизненно необходим жидок в качестве толкователя. Вы сейчас — мой главный толкователь, батенька. Факт истеического значения.

— Да пошел ты! — гневно вскричал Веня, отталкиваясь от коротышки. — Сволочь! Нашел себе переводчика…

Но тут вмешался Вовочка.

— Веня, не надо! — умоляюще проговорил он. — Не время сейчас ссориться. Давай, хотя бы до берега доберемся, а? Да и выбора у тебя нет, кроме как за него держаться, иначе утонешь. Сам посмотри… Веня… ну, Веня…

Их и в самом деле уже порядочно отнесло от места катастрофы; вокруг не было ни одного подходящей деревяшки, за которую можно было бы ухватиться. Ни одной, кроме мумии, которая оказалась плавучей, как пробка. Сначала Веня упрямо отказывался от помощи коротышки, плыл к берегу своим ходом. Сама мысль о том, что жизнь его может быть поставлена в прямую зависимость от мерзкого карлика, казалась Вене оскорбительной. Снова цепляться за этого идола? Снова — после бесчисленных пионерских линеек и комсомольских политинформаций, после детских скандирующих утренников, после занудных школьных сочинений и натужных парадов в честь столетия? Снова зависать на нем, зависеть от него — и когда? — теперь, в момент, когда вся эта картонно-кумачовая бутафория казалась не только разрушенной, разбитой, свергнутой с постаментов и тумбочек, но и надежно забытой, безвозвратно погребенной под толщей двух десятилетий… да когда же это кончится, братцы? Когда? И кончится ли когда-нибудь?

Но берег приближался слишком медленно, а силы иссякали слишком быстро. В конце концов Веня сдался и уступил увещеваниям обеспокоенного Вовочки. Когда он подплыл и оперся рукой на плавучего вождя, тот злорадно хихикнул:

— Ага… не можете без меня… не можете… стая и стоя.

— Старая история… — машинально перевел Веня и понял, что тем самым фиксирует факт собственной позорной капитуляции.

Вернулся не только вождь, вернулся и он — октябренок Венька Котлер, так мечтавший в свое время стать пионером.

Теперь Веня и Вовочка гребли синхронно, ухватившись за коротышку с двух концов, как за бревно. Движение резко ускорилось. Мумия молчала, сосредоточившись на чем-то своем.

«А ведь и в самом деле бревно бревном, — подумал Веня. — А мы с Вовкой, как когда-то на субботнике, держимся за два его конца. Только тогда мы его тащили, а сейчас — наоборот. Диалектика…»

Но даже от этой, вроде бы, невинной его мысли настолько разило капитуляцией, что Веня настрого запретил себе думать о чем бы то ни было — во избежание дальнейшего перерождения. Процесс возвращения в колыбель, как и всякое слишком резкое омоложение, был чреват неожиданными неприятностями, например, смертью от дифтерита или скарлатины.