мало-помалу притупиться, пока, наконец, не появится вновь кто-нибудь с отточенным мечом и не отрубит нам руки».[275]

Исход классической войны, как уже было отмечено, определяется тремя элементами: вооруженные силы, территория и воля противника. «Вооруженные силы противника должны быть уничтожены, т. е. приведены в состояние, в котором они уже не могут продолжать борьбу. Территория должна быть завоевана, потому что она может явиться источником новых вооруженных сил. Но даже после достижения того и другого нельзя считать, что война прекратилась, пока не сломлена воля противника, т. е. его правительство и союзники не принуждены подписать мир или народ не приведен к покорности…»[276]

К. Клаузевиц осуществил четкое различение войны как идеи (абсолютной войны) и действительной войны (как акт ее осуществления в действительности). Абсолютная война характеризуется неограниченной эскалацией противоборства, стремлением к полному поражению противника, мобилизацией всех имеющихся сил и средств. По отношению к ней не приемлем принцип ограничения и умеренности.

«Война является актом насилия, и применению его нет предела; каждый из борющихся приписывает закон другому; происходит соревнование, которое теоретически должно было бы довести обоих противников до крайностей».[277] Вместе с тем, как писал К. Клаузевиц: «Война, как она протекает в действительности, часто значительно отличается от ее начального, отвлеченного понятия».[278] Рассматривая виды войны, он справедливо отмечал: «Чем сильнее натянутость отношений, предшествовавших войне, тем больше война приближается к своей абстрактной форме, тем больше вопрос сведется к тому, чтобы сокрушить врага, тем более военные и политические цели совпадут, тем больше война представится чисто военной, менее политической… Чем сильнее политическая цель расходится с целью идеальной войны, тем больше кажется, что война становится политической».[279]

Следовательно, исходя из идей К. Клаузевица, правомерно сделать следующий вывод: главным мерилом классической войны выступает политическая цель, ее «первоначальный мотив» и «двигатель». Из этого не следует, что политическая цель становится абсолютным законодателем; напротив, ей приходится считаться с природой средства, которым она пользуется, и в соответствии с этим самой часто подвергаться существенному изменению. При этом К. Клаузевиц видел только в политике (правительстве) истинного субъекта, обладающего монополией на насилие, и рассматривал войну исключительно сквозь призму политики.

К неклассической войне полагаем правомерным отнести Первую и Вторую мировые войны, а также холодную войну. В неклассической войне превалируют воля и дух, что же касается техники, то она направлена на выполнение двух задач: во-первых, техническое превосходство увеличивает шансы на победу, а во-вторых (в большей степени это касается ядерного оружия), является специфическим основанием конвенциональности мира и препятствием для развязывания полномасштабной войны в реальности биполярного мира во второй половине ХХ в.

Раскрывая специфику неклассической войны, целесообразно будет обратиться к анализу экзистенциально-феноменологической концепции войны чешского философа Яна Паточки, в которой акцентируется единство онтологической неизбежности и проблематичности рационализации войны. Для Я. Паточки Первая мировая война стала определяющим событием всего ХХ столетия, сделав очевидным факт трансформации войны. Критерий классификации войн мыслитель видел в их идейной составляющей. Если войны до ХХ в. начинались и организовывались посредством идеи о разумности мира, то войны ХХ в. подпитываются идей об отсутствии объективного истинного смысла мира, а значит, правомерности утверждения этого смысла посредством силы.

В эссе Я. Паточки «Войны ХХ века и ХХ век как война»[280] для нас первоочередное значение имеет обозначенная им антиномичная природа социального бытия как противоречивого единства войны и мира, т. е. война предстает как стремление к миру, а мир понимается как подготовка к войне. В частности, антиномичность Второй мировой войны проявляется в том, что она не закончилась, а перешла в странное состояние, которое нельзя четко определить ни как война, ни как мир. Войны до ХХ столетия выступали в качестве основания мира, его подтверждения, т. е. предполагали заключение мира в качестве своего логического завершения и позитивной цели. Утверждение мира как конец войны в определенной степени делал ее рациональной и контролируемой. Однако, начиная с Первой мировой войны, войны ХХ в. представляют собой нечто иное — новый и неясный вид опасности: мир не рассматривается как цель войны, что обрекает ее на повторение. Одной из важных характеристик неклассических войн ХХ в. является утрата ими возможности быть рационализированными, что в итоге ведет к размыванию границ частной жизни, к неразличению войны и мира. Утратив мир как свою главную цель, война уже не может быть «горнилом нации» и своеобразным обновлением государства. Поэтому ошибочным и опасным будет для национального государства оценивать военную угрозу начала XXI в. исходя из смысловой системы координат классической войны.

В вышеупомянутом эссе Я. Паточка поставил задачу разъяснить природу войн ХХ в. С его точки зрения, война обладает способностью как объяснять происходящее, так и порождать смысл этого происходящего. Однако, как отметил чешский мыслитель, такая рациональная сущность войны никогда прежде не проблематизировалась, а значит, и не получала раскрытия в истории философской мысли.[281] Объясняя войну через концепт «феномен ночи», чешский философ подчеркивал, что опыт фронта заключается в раскрытии оборотной стороны жизни, что приводит к постижению ее полноты и не позволяет более забыть о ней. Таким образом, самое глубокое открытие фронта заключается в осознании слитности жизни как бытия с небытием, т. е. войной, ночью, смертью. Вместе с тем, несмотря на отмеченную рациональность войны, Я. Паточка отказывал ей в имманентном смысле.

Отметим еще одну особенность неклассической войны — это ее сближение с экзистенциальным потрясением. В этом контексте целесообразно будет отметить радикальную работу итальянского мыслителя Ю. Эволы «Метафизика войны», в которой раскрывается вопрос о воздействии войны на природу человека. Видя в войне средство духовного преображения человека, позволяющее ему превзойти «человеческое, слишком человеческое», Ю. Эвола обращается к проблеме экзистенциального опыта и отмечает, что изменение сущности войны в ХХ в. привело к трансформации героического опыта: «война моторов» поставила человека перед выбором: или торжество низменных инстинктов, или победа над стихией тотальной войны, которая и есть подлинное преображение.[282]

Несмотря на то что Вторая мировая война закончилась мирным договором, прочный мир так и не стал ее результатом. Двойственное состояние современной реальности — «ни война, ни мир» — является следствием ее неявного пролонгирования в форме войны «холодной».

Постнеклассическая война (современные военные конфликты низкой интенсивности, иррегулярная война, гибридная война, конвенциональная война и т. п.) может быть определена как «культурно обусловленный вид деятельности»[283] и в меньшей степени зависит от производственно-экономической сферы. В отличие от позиции К. Клаузевица, немецкий философ Х. Хофмайстер отстаивал мысль о том,