— Повторяй за мной, — говорит она, становясь перед Амарой. В ее голосе не осталось и намека на смех. Британника коротко взмахивает ножом, словно хочет нанести удар Амаре под ребра. — Бей первая, — произносит она.

Амара, не сводя глаз с лица Британники, подражает ее движениям.

— Бей первая, — повторяет она за британкой.

Британника притворяется, будто вытаскивает лезвие из раны в груди у Амары.

— Всегда вынимай оружие.

— Всегда вынимай оружие.

Британника с головокружительной скоростью поднимает руку в смертоносном движении, и, хотя Амара ожидала удара, острие ножа внезапно оказывается приставлено к ее горлу.

— Второй удар самый сильный.

— Второй удар самый сильный. — Амара подносит свой нож к шее Британники.

Она валится на руки сопернице, словно получила смертельную рану, и Амаре приходится опускать ее на землю.

— И помни: либо он, либо ты.

— Либо он, либо я, — выпаливает Амара, трясущимися руками поддерживая обмякшее тело подруги. Наконец она укладывает Британнику на мозаичный пол.

— И если ты мертва, ты ничто, — произносит Британника, глядя на Амару.

— Если ты мертва, ты ничто.

От этих слов по спине пробегает холодок. У Амары в голове возникает образ раненой Дидоны, лежащей на руках у Британники.

Британка с волчьим оскалом на лице вскакивает на ноги.

— Вот видите, парни, — обращается она к Филосу с Ювентусом, которые молча наблюдают за происходящим. — Так женщина убивает мужчину.

Британника проходит через атриум и, перешагивая длинными ногами через две ступеньки, поднимается на второй этаж. Вскоре наверху захлопывается дверь, ведущая в ее комнату.

— Повезло, что она всего лишь загнала тебя в бассейн, — говорит Амара Филосу. Тот молчит. Ни он, ни Ювентус не отводят от Амары глаз. Она понимает, что по-прежнему сжимает в руках деревянный нож, поигрывая им, как настоящим кинжалом. Амара опускает оружие. — Ну что же вы! — взывает она к обоим мужчинам. — Это же наша Британника!

— Постараюсь об этом не забыть, — отвечает Филос, — если она однажды решит вот так ко мне подкрасться.

Амара с легким беспокойством поднимает взгляд на балкон, где за закрытой дверью скрывается Британника. Она вспоминает, что Виктория говорила о британке: «Дикарка».

— А где остальные? — спрашивает Амара и наклоняется за вторым ножом, зная, что это обязанность Британники. Рабыня не слишком прилежна, когда дело доходит до домашних работ.

— Репетируют в саду, — отвечает Филос, забирая у Амары деревянные ножи. — Куда их?..

— Будь добр, убери их в сундук в таблинуме. — Амаре вдруг становится не по себе оттого, что Филос стоит так близко. Она смущается при мысли о воображаемых поцелуях, которыми все утро награждала Филоса. Амара уходит в сад, полный солнечного света. На скамье, попивая вино, раскинулись Виктория, Феба и Лаиса.

— Амара! — Виктория прикрывает глаза от солнца, чтобы лучше видеть подругу. — Мы пьем в честь нашей новой концертной программы.

— Чудесно, — отвечает Амара, вспомнив, как они долгими часами репетировали в духоте Феликсова чулана. — Можно послушать?

Виктория, вскинув брови, поворачивается к флейтисткам.

— Ну конечно! Мы с удовольствием.

Феба с Лаисой усмехаются. «Феликс бы такого не потерпел», — проносится в голове у Амары. Ей тут же становится стыдно за такое сравнение, хоть она его и не озвучила.

— Садись вот здесь. — Виктория широким жестом указывает на скамью. Сама она неспешно подходит к фонтану, а флейтистки становятся по обе стороны от нее. Все трое принимаются легонько покачиваться, изгибаясь, как тростник на ветру. Феба и Лаиса начинают играть. Амара сразу узнает мелодию. Виктория напевала ее в борделе. Пела она ее и Феликсу, когда он впервые попросил ее остаться наверху — наутро после убийства Симо.

Голос Виктории переплетается со звуками флейт, заводя берущую за душу и даже жуткую песню — плач женщины, которую покинул возлюбленный. Виктория танцует: покачивая бедрами, она опускается почти до самого пола и поднимается вновь. Феба и Лаиса исполняют похожие движения, и Амара вдруг понимает, что тоже раскачивается, сидя на скамейке. Ей вспоминаются их выступления с Дидоной, которые, однако, не идут ни в какое сравнение с тем, что она видит сейчас. Откинув голову, Виктория вытягивает руку перед собой, словно кого-то манит. Жест этот кажется таким естественным, что Амара оборачивается и, к своему изумлению, видит на другом конце сада довольного Руфуса. Амара холодеет при мысли о том, что он вполне мог стать свидетелем совсем другой сцены — ножевого боя в атриуме. Улыбнувшись Амаре, Руфус усаживается рядом с ней. Они вместе дослушивают песню до конца.

— Прекрасно! — восклицает Руфус. — Это девушки Друзиллы? — спрашивает он, указав на флейтисток.

— Да, — отвечает Амара. — Надеюсь, ты не против того, чтобы большую часть времени они проводили здесь. Я хочу немного помочь Друзилле, ведь мы с тобой тоже можем пользоваться их услугами. Но только если ты не возражаешь.

— Конечно нет. — Руфус кладет ладонь Амаре на колено. — Не тревожься, моя беспокойная пташка, я помню, что ты спрашивала у меня разрешения.

Съежившись от прикосновения патрона, Амара чувствует, что вся ее непрочная власть над Фебой и Лаисой испаряется быстрее, чем лужи от апрельского дождя. Руфус целует Амару в шею. Присутствие рабов его никогда не смущало. Когда Амара приходила к нему домой, он был готов овладеть ею еще до того, как Филос или Виталио успевали выйти из комнаты. Амаре, напротив, под взглядами других женщин становится неловко.

— Думаю, нужно дать девушкам спокойно порепетировать, — говорит она, поднимаясь со скамьи.

— Как скажешь, милая. — Руфус берет Амару за руку и вслед за ней уходит из сада.

Оказавшись в своих покоях, Амара просит Руфуса подождать ее у спальни: она хочет переодеться в любимое им платье из прозрачного шелка.

Руфус покорно вздыхает. Он только рад тому, что Амара хлопочет, чтобы его ублажить. Закрыв за собой дверь, Амара спешно раздевается, набрасывает шелковый наряд и принимается рыться в дешевой плетеной корзинке, которую хранит в бельевом сундуке. Корзинка доверху набита густой прокипяченной овечьей шерстью — это средство Амары против беременности. Она берет горсть шерсти и, морщась от боли, как можно глубже засовывает ее в свое тело. Затем бросается открывать дверь.

— Моя красавица, — целует Амару Руфус. Он ведет ее к кровати, даже не подумав закрыть за собой дверь.

Амара неспешно демонстрирует Руфусу излюбленные им умения. С тех пор как они поссорились после ужина с Гельвием, Амара уже много раз оставалась наедине с патроном, и он был к ней неизменно нежен. Он даже казался ласковее, чем раньше. Время от времени Амара думает, что события того вечера ей привиделись, что память представляет их в искаженном свете, что она неверно истолковала намерения Руфуса и что он, конечно, ни к чему ее не принуждал, но, как бы Амара ни пыталась себя обмануть, тело все помнит. Когда Руфус обнимает Амару, у нее до боли быстро бьется сердце и крутит живот. Она притворно стонет от желания, движется, распаляя Руфуса, и когда он наконец охвачен страстью и тяжело дышит ей на ухо, то Амара широко открытыми глазами смотрит в потолок.