снимков этого же уровня у любого практически здорового человека дает ту же самую "цивилизацию", понимаете? За исключением, возможно, малосущественных нюансов – ту же самую "цивилизацию", – раздельно, с нажимом повторил он.

– Похоже на эргодическую теорему, – Князев выглядел растерянным.

– Похоже. Я думаю, нетрудно понять из того, что я сказал, что вашего в этих "цивилизациях" мало. Они вовсе не ваши, а… скажем так, некоего "поля разума", создаваемого всем населением Земли. Вы понимаете, о чем я говорю?

– Да, да, – рассеянно проговорил Князев. – Но почему тогда там такое, если – разума? – он посмотрел на Латышева недоверчиво и ожидающе. – Ведь разума же, Николай Алексеевич…

Латышев поднялся и подошел к окну.

– Не знаю… – он помолчал. – Неизвестно, отчего та или иная "цивилизация" именно такая, а не другая. Пока неизвестно. Они такие и всё. Есть ли в существовании таких седьмых какой-то смысл или это просто наша общая патология – опять же пока неизвестно. Ясно, пожалуй, только, что интенсивность пульсаций, идущих по любому уровню, связана с характером "цивилизации" на нем, но и тут не вполне ясно, что причина, а что следствие… В сущности, мы знаем только, как эти пульсации гасить.

– Гасить?

– Ну да. Понижать интенсивность.

– Понимаю… И тогда… – глаза у Князева блеснули, – характер "цивилизации" меняется?

– В общем – да. Строго говоря, цели такой не ставится – гасятся именно пульсации, но действительно, в результате такого гашения "цивилизация" начинает выглядеть… более благополучной, что ли.

– Так почему же сейчас ничего не делается? – Князев произнес это почти гневно. Щеки его горели.

Латышев внимательно посмотрел на него.

– Делается, Андрей… Я понимаю вас, соблазн вмешаться всегда велик, вот только никто не знает, к чему это приведет потом. Мы не умеет считать такие вещи, поэтому внешних гашений стараются избегать… Вот… А в данном случае… – Латышев вдруг почувствовал, что устал. – А в данном случае гашение попросту невозможно, – после секундного расслабления сказал он. – Во всяком случае, известными методами.

– Невозможно? Почему?

– Почему?.. – мозг Латышева по-прежнему работал вяло. – Слишком велики пульсации. Уже слишком велики… – он заметил нетерпеливое движение Князева и сказал, опережая его вопрос: – Дело в том, что никто, кроме вас не сможет выйти на седьмой и пробыть там хоть какое-то время нормальным, а мы, к сожалению, не знаем иного способа гашения, кроме как присутствием человека на уровне. Присутствие человека на уровне сглаживает, как говорят – "подсаживает", пульсации, интенсивность их начинает колебаться и в среднем падает. "Качание уровня", может, вы слышали этот термин? – Князев мотнул головой. – Ну, неважно. Так вот необходимо некоторое время продержаться именно на уровне, не скатываясь в "сознания" отдельных "людей", то есть на подуровни. И, конечно, речь идет о выходе на уровень не одного человека, никто не может в одиночку замыкать на себя целую "цивилизацию". Тем более такую, как на седьмом… Даже вам там не продержаться больше трех минут. Это капля в море.

– И что будет дальше?

– Дальше?.. – Латышев отвернулся к окну и некоторое время смотрел в звездное небо.

"Черт возьми, уже ночь, – подумал он. – И всего только четыре выхода. Все очень медленно… О чем это я?.. Ах, да…"

– Что будет дальше? – повторил он, поворачиваясь к Князеву. – Пульсации уже сейчас давят некоторые тонкие механизмы сознания, вроде глубоких ассоциаций. Дальше может быть хуже… Впрочем, я уже говорил, что у нас есть кое-какой опыт борьбы с пульсациями, пусть не с такими. Так что… – Латышев вдруг понял, что последнюю фразу произнес машинально.

Ожившее было лицо Князева деревенело на глазах. На нем отразилось и застыло какое-то внутреннее мучительное усилие.

– А я ведь предал его… – тихо и чуть удивленно сказал вдруг Князев, обращаясь скорее к себе.

"Да что такое?!. – в сердцах подумал Латышев. – Опять?.."

– Кого вы там предали, Андрей? – резче, чем хотел, спросил он.

– Того человека… В видении. Спровоцировал – и сбежал. Негодяй… Грязь, одна грязь внутри…

– Послушайте же! Нет никакого человека.

– Это все равно. Предал-то я…

Латышев ощутил вдруг смертельную, безнадежную усталость.

– Ладно, Андрей, – сказал он, растирая лоб. – Идите на машину, Болдин сделает снимок, и отправляйтесь домой. Завтра придете, когда выспитесь. И почистите обязательно память.

– Да, да, – пробормотал Князев, поднялся и пошел к двери.

На пороге он, словно что-то вспомнив, обернулся.

– Вы правы, Николай Алексеевич, – сказал он, – надо очиститься. Теперь надо очиститься. Вы правы, спасибо.

Когда Князев вышел, Латышев позвонил Болдину в машинный зал.

– Сейчас придет Князев, – сказал он, – сделай снимок и отправь его домой. Сегодня больше ничего не будет. Может быть, и завтра.

– Что-то случилось? С уровня он вернулся вовремя.

– Дело не в этом. Пусть отоспится… И вот еще что… – Латышев помедлил. – Почисть ему память.

– Он может опять не захотеть.

– Значит, без его согласия.

– Но ведь… – начал было Болдин, но, внимательно посмотрев на Латышева, осекся. – Хорошо.

Латышев погасил экран, подошел к окну и распахнул его. С порывом свежего ветра в комнату ворвался упругий шум листвы.

На улице была теплая ясная ночь. Внизу, освещенные светом окон, метались верхушки тополей. Латышев постоял, закрыв глаза и подставив теплому ветру лицо. Он заставлял себя ни о чем не думать, давая передышку утомленному мозгу.

Вскоре появился Болдин.

– Что вы сделали с Князевым, Николай Алексеевич? – спросил он, доставая из шкафа и протягивая Латышеву энцефаллор. – Он чуть ли не умолял меня почистить ему память.

– Умолял?

"С чего бы это?.." – вяло подумал Латышев и тут же отвлекся:

– Ладно, давай смотреть…

Князев (предпоследний выход на уровень)

… В дверь забарабанили.

" 0, Господи!.. – сердце у Стиверса бешено заколотилось. Он со страхом посмотрел на окно – улица была освещена. – Опять?.. Боже мой…"

Он суетливо вскочил, уронив несколько листов рукописи, и, не поднимая их, кинулся открывать.

На пороге стоял полицейский. Он схватил Стиверса за воротник халата и рывком выдернул на лестничную площадку.

– Есть еще кто-нибудь в квартире? – спросил он. Стиверс мотнул головой. – Давай вниз… И быстрее! – он толкнул Стиверса так, что тот, запутавшись в полах халата, едва не скатился по ступеням, и вошел в квартиру.

Стиверс вдруг представил, как сапоги полицейского ступают по разбросанным листам его рукописи, и его охватило отчаяние.

Он спустился вниз, во двор. Там уже стояла толпа, окруженная машинами с установленными на крышах слепящими прожекторами и акустическими ящиками с черными блинами диффузоров. Полицейские с собаками сгоняли людей из дальних подъездов.

Стиверса втолкнули в толпу. Приподнявшись на цыпочки, он увидел стоявшего на коленях возле высокой красно-черной трибуны молоденького