парнишку с разбитым лицом, почти мальчика. Толпа стояла полукругом метрах в трех от него. Люди стояли молча.

"Я где-то встречался с ним…" – мельком подумал Стиверс, и тут же легкий холодок пробежал у него по животу. Стиверс невольно оглянулся, но никто не смотрел на него.

Стоять в толпе под лучами прожекторов было душно.

"Скорей бы начинали, что ли…" – подумал Стиверс.

Наконец на трибуну взобрался Безликий. Он медленно обвел толпу глазами, и стало совсем тихо, только где-то в стороне негромко поскуливала овчарка.

– Я говорю вам – берегитесь! – вдруг визгливо выкрикнул Безликий, и Стиверс, ожидавший этого выкрика, все-таки вздрогнул. – Нет места спокойствию среди нас, пока жив хотя бы один выродок, – продолжал орать Безликий, – пока пропитан воздух ядовитыми испарениями их мозгов… – Стиверс краем глаза увидел, как медленно заходили взад-вперед диффузоры на акустических ящиках. Он знал, что сейчас его сознание захлестнет страх, и ему – Стиверсу – уже не нужно будет думать ни о чем, ни сейчас, ни потом, когда все кончится.

Он ждал, сжавшись, но страх не приходил.

Вокруг уже начала бесноваться толпа.

"Да что же я?.." – панически подумал Стиверс. Ему показалось, что глаза всех полицейских, стоявших вокруг на крышах машин, следят только за ним, и он закричал так, как кричали все вокруг него. Он начал размахивать руками и трясти головой, ясно – до звона – понимая нелепость и отвратительность всего, что делал.

– Берегитесь! – продолжал вопить Безликий, и голос его покрывал крик толпы. – Ибо и ваши мозги превратятся в зловонную черную жидкость, ибо и вы тогда будете сеять вокруг себя смерть и безумие, покрывая тела детей ваших гнойниками и язвами, пока глаза ваши не начнут источать потоки ядовитой слизи, разъедающей ваши лица, и вы не умрете от судорог, выворачивавших ваши суставы…

"Боже мой, какой бред… – подумал Стиверс, продолжая кричать. – Сумасшедший бред…"

– Берегитесь! – визжал Безликий. – Ибо стоят вокруг Города толпы выродков, глядят алчущими глазами на дома ваши и пищу вашу, на мужей и жен ваших, на воздух ваш. Берегитесь! Ибо и среди вас бродят они… – Безликий ткнул рукой вниз, туда, где стоял на коленях тоже кричавший и мотавший из стороны в сторону головой парнишка, и крик толпы заглушил последние слова Безликого. Замерев на мгновение, толпа разом сдвинулась к трибуне, и Стиверс почти физически ощутил возникшую там, вокруг парня, душную тесноту.

"Что они делают?.." – Стиверс растерянно огляделся, но вокруг не было ничего, кроме полубезумных глаз.

Толпа двинулась вновь, и Стиверс услышал долетевший от трибуны придушенный визг.

– Стойте, – тихо сказал Стиверс и невольно расставил руки, пытаясь удержать толпу, и тут же сам испугался того, что делает. А потом вдруг не помня себя крикнул: – Стойте же! Что вы делаете?

Толпа замерла и отшатнулась от него.

– Остановитесь! – вновь закричал он. – Вы сами не знаете, что творите…

Больше ему сказать ничего не дали.

– Выродок! – только крикнул Безликий, и толпа с воем накинулась на Стиверса.

Он не почувствовал боли в первый момент, он только видел вверху, над собой, мелькание рук, ног и тел, и слышал вой.

Они топтали его и пели гимн Вечным…

Латышев

… – Бред! – в сердцах сказал Латышев, сдергивая с головы энцефаллор. – Просто бред, и все тут… – он потер ладонями онемевший затылок и повернулся к Болдину. – Что-нибудь получилось с восстановлением?

– Достоверность по-прежнему мизерная, – сказал Болдин. – "Цивилизация", которая получается, просто не смогла бы существовать, непонятно, что могло бы ее удерживать. Князев выпадает все время в один и тот же слой. Единственное, что можно сказать более или менее достоверно, это то, что там везде страх.

– Что? – отвлекшись, не сразу понял Латышев.

– Страх. Страх. Все снимки коррелируют в этом. Они ведь там всего боятся, боятся даже не бояться, как этот… Стиверс. От этого, я думаю, и верхние уровни у них порезаны. Буквально у всех видений.

– Не знаю… – хмуро сказал Латышев. – Мысль, в общем, интересная… Сколько Князев пробыл на уровне?

Ответить Болдин не успел. Резко прозвучал сигнал экстренного вызова видеофона, и на экране появилось взволнованное лицо диспетчера Группы уровневого контроля.

– Николай Алексеевич! – встревожено сказал он. – Кто-то качает седьмой.

– Седьмой?

"Князев… Черт возьми, Князев!.." – пронеслось в голове у Латышева, и он на секунду растерялся.

Потом мозг его заработал ясно и четко.

– Глеб! – он повернулся к Болдину. – Быстро в гостиницу, Князев скорее всего там. Выведи его с уровня как хочешь, сейчас уже все равно… Я попробую рядом с ним покачать.

Вскочивший было Болдин почти испуганно посмотрел на него.

– Вы с ума сошли! Там же сто семьдесят единиц.

– Иди, Глеб, – сказал Латышев, поднимаясь, и зачем-то озабоченно огляделся, словно проверяя, не забыл ли что-нибудь. – Худо-бедно сто сорок я держу… Иди, не стой! – повторил он, заметив, что Болдин не шевелится, и пошел к стенду…

Латышев (конец)

… Латышев открыл глаза и некоторое время лежал, ожидая возвращения звона. Над его головой, на белой арке реабилитатора, безмолвно дрожали размытые солнечные зайчики, должно быть, от мокрой листвы за окном.

Звон не приходил.

Латышев осторожно, словно боясь расплескать заполняющую мозг тишину, сдвинул взгляд и повел глазами из стороны в сторону.

В дальнем конце палаты, возле окна он увидел стоявшего к нему спиной Болдина и какого-то человека в белом халате, по всей видимости, врача.

–… поэтому сомневаюсь, чтобы он оправился… – донесся до него обрывок разговора.

– Глеб… – негромко окликнул Латышев.

Болдин обернулся, секунду недоверчиво смотрел на Латышева, затем кинулся к кровати.

– Николай Алексеевич! Ну, наконец-то. Я уж…

– Что с Князевым? – перебил его Латышев.

Болдин замялся.

– Так что с Князевым, Глеб? – нетерпеливо повторил Латышев. – Ну же! Погиб?

– Нет. Не погиб… – Болдин помолчал. – Но это все равно – невменяем. И нет никакой гарантии, что когда-нибудь станет нормальным…

"Плохо… – тягуче подумал Латышев. – Как плохо… Незрячими остались… Что делать будем?.."

– Что делать будем, Глеб? – вслух повторил он.

Болдин опустился на стул возле кровати, посидел несколько секунд молча, потом сказал:

– Может быть, ничего уже и не надо, Николай Алексеевич.

– Ты что?.. – Латышев резко приподнялся, и тут же в его мозгу возник еще далекий, едва уловимый, невнятный гул. Латышев осторожно опустился на подушку. – Ты о чем это, Глеб?

– Видите ли, Николай Алексеевич… Кто-то продолжает качать седьмой…

Смысл того, что сказал Болдин, не сразу дошел до сознания Латышева. Некоторое время он продолжал ожидающе смотреть на Болдина, так, как будто тот ничего не говорил.