— Антуан! Принеси воды. Надо отмыть ступеньки.

— Марго, — предложил Франсуа, — давай я…

— Нет, — ответила она. — Тут кровь. Тебе от нее станет дурно.

И она прошла мимо Франсуа, а тот в полной растерянности наклонился, поднял с земли кинжал и, не зная, что с ним делать, недоуменно вертел его в руках. Глядя на него, Ренье презрительно бросил:

— Осторожней. Мессир Вийон собирается всех нас прирезать.

— Да как бы он сам себя не поранил, — заметила Жаннетон.

Франсуа побагровел, выпустил кинжал из рук и с бешенством глянул на Ренье, но все стали смеяться, и тогда он, не говоря ни слова, повернулся и ушел прочь.

Назавтра он узнал, что Ренье нашли в доме толстухи Марго и препроводили в Шатле, а само заведение по распоряжению прево закрыли. Также был арестован некий Жан Розе, принимавший вместе с Монтиньи участие в драке со стражниками, и ведутся упорные розыски третьего человека, имя которого не назвали. Франсуа перепугался, уж не его ли имеют в виду, и перестал выходить из дому. Он очень боялся, как бы его не припутали к этому делу, и хотя благословлял себя за то, что не вмешался в драку, решил: настала пора менять жизнь.

— Все это очень мило, — сказал он себе, — но надо думать и о собственной шкуре.

Он трудился у себя в комнате до ужина, а потом выходил подышать свежим воздухом, но не осмеливался удалиться от церкви святого Бенедикта и улицы Сен-Жак, и тем не менее ощущал в себе какую-то непонятную безмятежность. Весна сменилась летом, лето — осенью, а там подоспела и пора экзаменов, и Франсуа, который по-прежнему опасался, как бы его не впутали в дело Ренье, и потому благоразумно занимался, сдал их, и ему присвоили ученую степень. Мэтр Гийом дал в его честь большой обед, называл его не иначе как магистром, и Франсуа был совершенно счастлив, чувствуя себя другим человеком. А тем временем кабак Марго вновь открылся, и там уже не говорили об этой злосчастной истории, кончившейся для Ренье де Монтиньи довольно удачно: его приговорили к изгнанию из Парижа.

— Ты правильно сделал, — как-то утром сказал своему другу Франсуа Антуан. — Стоит ввязаться в чужую свару, и потом не расхлебаешься. Это уже проверено.

Обремененный большими корзинами для провизии, он торговался на Малом мосту с селедочницей, у которой покупал рыбу: была пятница, а в заведении Марго соблюдали постные дни.

— Ну впустили бы мы Ренье и чего добились бы? — продолжал он. — Пришлось бы снова покупать патент на наше заведение. Часто, не подумавши, действуешь по первому побуждению, а потом расплачиваешься за это.

— А как у вас идут дела?

— Хорошо. Я хочу сказать, — поправился Антуан, — что нам грех жаловаться. Марго никого себе не завела. Если придешь, сам увидишь. Есть и перемены. У нас теперь пять девиц, очень славные. Ну когда придешь?

— Скоро, — ответил Франсуа.

— Знаешь, как тебя встретят? Такой праздник закатим, — пообещал Антуан. — Мэтр Вийон! Чего угодно господину магистру свободных искусств? Да, чтоб получить степень, нужно иметь крепкую голову.

— И ноги тоже.

— А ноги зачем?

— А затем, чтобы смыться, если сделал неверный шаг, — подмигнул новоиспеченный магистр.

И, смеясь, он расстался с Антуаном, который стоял и качал головой, удивляясь тому, что Франсуа не стал серьезнее.

Но по правде сказать, ноги и впрямь не раз оказывали Вийону вполне реальную службу и спасали его. Он помнил все подобные случаи и надеялся на свои ноги и в дальнейшем, но пока затруднял их только в не слишком продолжительных прогулках по Парижу. Он ходил в квартал Кордельер на свидания с матерью, на кладбище Вифлеемских младенцев, а порой, когда нечего было делать, неспешно бродил по улочкам неподалеку от церкви святого Бенедикта. Иногда он решался пройтись до холма Святой Женевьевы, и тогда шел по улице Сент-Илер, куда вновь вернулся камень «Говеха черта». Вид камня страшно забавлял его, а поскольку школяры, решившие навсегда сохранить его в своем владении, приказывали всем, кто проходил мимо него, обнажать голову, Франсуа всякий раз снимал берет и чуть кланялся. Однажды его узнали. И узнал его пьянчуга Фарси, который крайне серьезно воспринимал свою роль и останавливал, грозя побоями, тех, кто не отдал надлежащие почести камню. Он сообщил Франсуа:

— Знаешь, мы его охраняем днем и ночью. Нас много, и мы решили, что не позволим отнять его у нас.

— Вы с ума сошли!

— С ума сошли? Вот уж нет! Ты лучше поспрашивай в квартале, есть ли тут кто посмевший оспаривать наши постановления.

По улице проходил толстый горожанин, Фарси крикнул ему, чтобы он снял шляпу, и тот беспрекословно подчинился.

— Я смотрю, дело у тебя здорово поставлено, — улыбнулся Франсуа.

— А как иначе? — отвечал Фарси. — Иначе ничего не будет. Стражники уже приходили сюда. Они похитили у нас камень, но мы все пошли и притащили его обратно. Теперь они больше не рискуют соваться к нам.

Он пригласил мэтра Франсуа пройти на соседнюю улицу и продемонстрировал ему второй камень, почти таких же размеров, что и «Говеха черта», которую они так бдительно стерегли.

— Смотри, — с гордостью показал Фарси. — Старуха, у которой мы украли «Говеху черта», велела заменить его на другой, но и он там оставался недолго.

— Здорово.

— Это «Бздюм», — пояснил Фарси, поглаживая огромный камень, прикрепленный к стене дома цепями, которые были прикованы к опоясывающему камень железному обручу, и украшенный поверху зелеными ветвями. — «Бздюм» рядом с «Говехой». Неплохо придумано, а?

Мэтр Франсуа улыбнулся.

— Ну а что до вывесок, то мы их прячем повсюду, в разных подвалах, где они будут лежать до того дня, когда мы устроим свадьбу этих камней. Ты увидишь, Франсуа, какую шумиху мы устроим в этот день. Богом клянусь, его запомнят надолго.

— А когда это будет?

— Когда мы добудем вывески «Попугая», «Оленя» и «Медведя», — сказал Фарси. — Сам понимаешь, праздник много потеряет, если на нем будут отсутствовать вывески лучших харчевен.

К Франсуа подошел молоденький юноша, поклонился и сообщил, что хотел бы с ним поговорить.

— Меня послали к вам, чтобы передать письмо, — сказал он.

— Письмо? Ну давай.

— Вот, пожалуйста.

— А как тебя звать?

— Ноэль Жолис, — ответил юноша.

Франсуа распечатал письмо, прочел и почувствовал, что им овладевает смятение.

— Это Катрина поручила тебе передать мне письмо? — спросил он у Жолиса.

— Она самая.

— Ты ее хорошо знаешь?

— Я живу в доме по соседству и вижу ее, когда она выходит или приходит. Вчера утром я шел по улице, и она позвала меня и дала это поручение.

Мэтр Франсуа медленно перечел письмо Катрины, задумался, пристально взглянул на Ноэля Жолиса и неожиданно для себя объявил: