какие тут намекающие аллитерации: «гнездо», «бездарность» наряду с «падшим» и «спавшей». Виртуозно построенный текст. Вяземский был разозлен словами Тургенева, назвавшего его стихи псевдорусскими.

Можно еще вспомнить слова Павла Анненкова – уж на что был верный клеврет Тургенева, в рот ему смотрел, но сказал о нем: он был робкий Дон Жуан.

И. Т.: Так можно этот много десятилетий длившийся роман считать все же платоническим?

Б. П.: Судя по книге Зайцева, были разные периоды и моменты, иногда и сближение происходило.

И. Т.: Борис Михайлович, так есть ведь в русской литературе трактовка этой темы у Тургенева, выводящая этот сюжет за личный план и усматривающая в нем некое общественное значение.

Б. П.: Понял вас, Иван Никитич. Это знаменитая статья Чернышевского «Русский человек на рандеву». Вождь литературных радикалов усмотрел в тургеневских слабовольных героях обобщенный портрет русских либералов, не способных на подлинную борьбу за будущее страны. Во всяком случае, так нам подносили эту статью в Советском Союзе. Сейчас, конечно, необходимы коррективы. Во-первых, не стоит считать самого Чернышевского революционером, никаких он прокламаций не писал и мужиков к топору не звал, прокламацию «К барским крестьянам» написал Обручев. И не было найдено никаких следов участия Чернышевского в кружке «Земля и воля». В совке это подносили как вящее свидетельство революционности Чернышевского: вот, мол, как законспирировался умело. Это напоминает историю, рассказанную Герценом в «Былом и думах»: когда арестовали петрашевцев, московский генерал-губернатор Закревский спросил собеседника: заметил, что среди них московских славян нет? – Как не заметить. – Это значит – все тут! – воскликнул Закревский. – Да, хитры, притаились.

Считалось, что причислением Чернышевского к революционному лагерю его возносят, комплимент ему делают. Но давайте посмотрим эту статью («Русский человек на рандеву»): о каких таких либералах идет в ней речь? Приведя примеры тургеневских текстов, в которых рассказывается об этой мужской несостоятельности (те же самые, что мы сегодня приводили, с нажимом на «Асю», но Чернышевский привлекает заодно Бельтова из герценовского «Кто виноват?» и героя некрасовской поэмы «Саша»), Чернышевский далее пишет:

Таковы-то наши «лучшие люди» – все они похожи на нашего Ромео. Много ли беды для Аси в том, что г. N. никак не знал, что ему с ней делать, и решительно прогневался, когда от него потребовалась отважная решимость; много ли беды в этом для Аси, мы не знаем. Первою мыслью приходит, что беды от этого ей очень мало; напротив, и слава богу, что дрянное бессилие характера в нашем Ромео оттолкнуло от него девушку еще тогда, когда не было поздно. Ася погрустит несколько недель, несколько месяцев и забудет все и может отдаться новому чувству, предмет которого будет более достоин ее. Так, но в том-то и беда, что едва ли встретится ей человек более достойный; в том и состоит грустный комизм отношений нашего Ромео к Асе, что наш Ромео – действительно один из лучших людей нашего общества, что лучше его почти и не бывает людей у нас. Только тогда будет довольна Ася своими отношениями к людям, когда, подобно другим, станет ограничиваться прекрасными рассуждениями, пока не представляется случая приняться за исполнение речей, а чуть представится случай, прикусит язычок и сложит руки, как делают все. Только тогда и будут ею довольны; а теперь сначала, конечно, всякий скажет, что эта девушка очень милая, с благородной душой, с удивительной силой характера, вообще девушка, которую нельзя не полюбить, перед которой нельзя не благоговеть; но все это будет говориться лишь до той поры, пока характер Аси выказывается одними словами, пока только предполагается, что она способна на благородный и решительный поступок.

Завязнуть можно в этом тексте, очень трудно держать в уме, а о чем и о ком говорит, в сущности, Чернышевский. Вот так и мучился с ним Набоков – да и высмеял за это. Получается, в общем, что такого рода герои не стоят Аси. Ну, допустим, он имеет в виду либералов. Ася опять же не столько тургеневская героиня, сколько некая сверхличная общность, взывающая к нашему действию, – хотя бы и Россия, скажем.

И вот Чернышевский начинает объяснять, что делать нужно для взаимного счастья – опять же прибегая к некоей аллегории:

В чем же способы и правила для того, чтоб не упустить счастья, предлагаемого обстоятельствами? Как в чем? Разве трудно бывает сказать, чего требует благоразумие в каждом данном случае? Положим, например, что у меня есть тяжба, в которой я кругом виноват. Предположим также, что мой противник, совершенно правый, так привык к несправедливостям судьбы, что с трудом уже верит в возможность дождаться решения нашей тяжбы: она тянулась уже несколько десятков лет; много раз спрашивал он в суде, когда будет доклад, и много раз ему отвечали «завтра или послезавтра», и каждый раз проходили месяцы и месяцы, годы и годы, и дело все не решалось. Почему оно так тянулось, я не знаю, знаю только, что председатель суда почему-то благоприятствовал мне (он, кажется, полагал, что я предан ему всей душой). Но вот он получил приказание неотлагательно решить дело. По своей дружбе ко мне он призвал меня и сказал: «Не могу медлить решением вашего процесса; судебным порядком не может он кончиться в вашу пользу, – законы слишком ясны; вы проиграете все; потерей имущества не кончится для вас дело; приговором нашего гражданского суда обнаружатся обстоятельства, за которые вы будете подлежать ответственности по уголовным законам, а вы знаете, как они строги; каково будет решение уголовной палаты, я не знаю, но думаю, что вы отделаетесь от нее слишком легко, если будете приговорены только к лишению прав состояния, – между нами будь сказано, можно ждать вам еще гораздо худшего. Ныне суббота; в понедельник ваша тяжба будет доложена и решена; далее отлагать ее не имею я силы при всем расположении моем к вам. Знаете ли, что я посоветовал бы вам? Воспользуйтесь остающимся у вас днем: предложите мировую вашему противнику; он еще не знает, как безотлагательна необходимость, в которую я поставлен полученным мной предписанием; он слышал, что тяжба решается в понедельник, но он слышал о близком ее решении столько раз, что изверился своим надеждам; теперь он еще согласится на полюбовную сделку, которая будет очень выгодна для вас и в денежном отношении, не говоря уже о том, что ею избавитесь вы от уголовного процесса, приобретете имя человека снисходительного, великодушного, который как будто бы сам почувствовал голос совести и человечности. Постарайтесь кончить тяжбу полюбовной сделкой. Я прошу вас об этом как друг