Пустынник достал церковные свечи, расставил их по углам пентаграммы, зажег, сам отступил в круг:

— Ouvrez doret vivant et mort! Au Nom des dieux passe et futur j’ordonne! — начал он ритуальное заклинание, после чего перешел на язык мертвеца: — Вызываю и выкликаю из могилы земной, из доски гробовой, из жизни вечной, предтечной. От пелен савана, от гвоздей крышки гробовой, от цветов в гробу, от венка на лбу, от монет откупных, от червей земляных, от иконы на груди, от последнего пути. Прочь с глаз пятаки, руки из темноты, ноги шелохни по моему выкрику, по моему вызову. К кругу зазываю, с погоста приглашаю. Иди ко мне, раб Божий Геннадий! Домовина без окон, дверей, отпусти спящего вдали от людей. Сюда, сюда, я жду тебя! Отпусти его, сила сна, хоть на час, хоть на полчаса…

Огни на свечах заплясали, послышалось поскрипывание половиц, по спине потянуло холодком. Бухнула дверь — раз, другой. Жалобно тренькнул звонок. Однако Пустынник знал: если он хочет получить действительно умелого воина, то помогать нельзя. Мертвец обязан сам проникнуть сквозь стены и двери, преодолеть любые запоры, влекомый неодолимым призывом.

— Ouvrez doret vivant et mort! Au Nom des dieux passe et futur j’ordonne… — начал он повторять заклинание с самого начала.

Дверь загрохотала с новой силой, зазвенели стекла за занавесками, содрогнулись стены. Послышался тихий злобный вой, словно в центр русской столицы проникла целая стая голодных таежных волков. И лишь когда Пустынник начал читать заклятие в третий раз — комната внезапно заполнилась влажным гнилостным запахом, вой сменился полной тишиной, а за спиной мага послышались тяжелые шаги.

Мертвец остановился совсем рядом, качнулся в одну сторону, в другую. Остывающая девка ему показалась неинтересна, колдуна в круге он и вовсе не ощущал. Зато он почувствовал свое, родное — могильную землю, которая мнилась ему символом покоя. Он сделал шаг, еще — и очутился в центре пентаграммы. Скакнули в высоту языки пламени, упал стакан, растеклась в стороны вода. Мертвец шарахнулся в сторону — но границы магического рисунка, подобно стенам, удержали его внутри. Ловушка захлопнулась.

— Долго ты добирался, — покачал головой Пустынник, выходя из круга и останавливаясь перед порождением смерти. — Долго…

Мертвец молчал. Выглядел он еще вполне крепким: гниль успела сожрать только глаза, куски мяса с плеч и на левой ноге, разъела одежду. Впрочем, такие существа все едино черпают свою силу не из плеч, а из неведомой энергии вечного Дуата. Никаких корней через тело не прорастало, никаких слизней и червей видно не было. Это хорошо: примесь живой энергетики только вредит, когда используется сила мертвая.

— Имя! — потребовал Пустынник.

Мертвец промолчал, и маг потребовал снова:

— Имя!!!

Повинуясь взмаху руки, подпрыгнули на высоту полуметра языки пламени, и мертвец замычал от муки.

— Имя?

— Геннадий…

— Ты лжешь! — рявкнул Пустынник, вглядываясь в черные глазницы. — Имя твое: Альварадо Педро, но ты привык отзываться на прозвище Испанец. Имя твое — Альварадо Педро. Иди и принеси его мне!

Маг снова взмахнул рукою, заставляя разгореться сильнее церковные свечи. Не для того, чтобы послать мертвеца за чужой душой — мертвые и так с трудом переносят существование в этом мире без своей, отлетевшей, души и всеми силами стремятся завладеть чужими. Он хотел, чтобы вырванное из замогильного мира существо считало себя Испанцем и охотилось именно на него. И чтобы оно вернулось.

— Ты мой раб, Альварадо Педро, — произнес он, не обращая внимания на жалобный вой пленника. — Я вызвал и создал тебя, я владею твоим телом и твоей болью, твоим прошлым и будущим. Ты мой раб во всех мирах и жизнях, ты понял? Отвечай!

— Я… твой… раб… — выдавил из себя мертвец.

— Помни об этом, — опустил руку Пустынник, и пламя свечей осело.

Маг огляделся, тряхнул рукой в сторону своей опустевшей сумки — она коротко полыхнула и осела пеплом, — после чего вышел из квартиры, захлопнув дверь. Мертвец топтался в центре пентаграммы еще минут двадцать — пока свечи окончательно не догорели, и только после этого покинул комнату, с полной невозмутимостью к всему земному пройдя сквозь стену рядом с окном. Бездыханная Роксалана осталась одна, с ужасом смотря сквозь тонкую пленку полиэтиленового пакета и сжимая в кулаке несколько вырванных из блокнота листочков в клеточку, на каждом из которых было небрежно написано: «енот».

* * *

Санкт-Петербург, улица Рубинштейна,

17 сентября 1995 года. 23:20

Алексей остановил «Тойоту» у магазина Лены, заглушил двигатель, с завистью покачал головой:

— Какая великолепная машина!

— Нет, — поправила его девушка, — какой прекрасный спектакль. Спасибо, Леша. Если бы не ты, я бы, наверное, уже никогда в жизни в театр не попала.

— Почему же так печально?

— Ну, — пожала она плечами, — сам обычно о спектаклях не думаешь. Думаешь о работе. И встречаешься с теми, кто только о ней и думает… Да… Да, я просила Алину отправить твою одежду сюда. Хотела бы пригласить тебя домой на чашечку кофе, но видишь, твой мотоцикл здесь.

— Ах да, — вспомнил Алексей о суровой прозе жизни. — Сколько с меня за костюм?

— Не знаю, — пожала плечами девушка. — Алина счет или потом пришлет, или к тебе в одежду сунула. А ты что, хочешь забрать его прямо сейчас?

— Не знаю, — эхом отозвался Дикулин. — Вроде я его купил.

— Да, я помню, — согласилась Лена. — Только подумала, что, если ты станешь приезжать за мной на одном транспорте, а вместе мы станем отправляться на другом, было бы хорошо, чтобы у меня лежало что-то, во что тебе можно было бы переодеться. Хотя, конечно, можешь забрать его прямо сейчас.

— Нет! — моментально отреагировал Алексей. — Пусть будет!

Лена весело рассмеялась, и Леша, поняв, что настал подходящий момент, наклонился и поцеловал ее в губы. Девушка ответила — хотя и не с такой страстностью, как он надеялся.

— Мы на улице, Леша, — тихо предупредила она. — Здесь не нужно…

— А где нужно? — чуть отстранился он.

— Найдем… место… А теперь тебе нужно переодеться, пока к магазину наряд не подъехал. Сигнализацию я сниму, но в позднее время они все равно приглядывают. Не повезло.

Уже через десять минут Дикулин помахал вслед отъезжающей «Тойоте» и завел своего верного «Ижака». Все происходящее казалось ему все более и более странным. Богатая и ослепительно красивая девчонка сама добивается его внимания, покупает одежду, намекает на желательность дальнейших отношений. Неужели и вправду влюбилась? То, что это не развод на деньги, теперь стало совершенно понятно — и хорошо, что он не позволил себе подобного намека в магазине. Странно… Или, может быть, она действительно рафинированна до такой степени, что готова переплачивать из своего кармана, лишь бы кавалер не выбивался из стиля ее гардероба? Да-а, тогда с ней придется тяжело… И тем не менее, Леша совершенно не собирался отказываться от такой удачи, раз уж она сама плыла к нему в руки.