Подтверждая моё подозрение о том, что всё было решено заранее, чиновник извлёк из ящика стола какую-то бумагу и торжественно зачитал:

— Вы приговариваетесь к трёхчасовому пребыванию у позорного столба, расположенного на главной городской площади. Без использования колодок. Табличка с соответствующей надписью будет установлена рядом со столбом, чтобы информировать прохожих о сути вашего преступления. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит. — Он поднял глаза от документа. — Наказание вступает в силу завтра в восемь часов утра. До этого времени вы отпускаетесь на место вашего проживания. Однако завтра ровно в восемь я настоятельно рекомендую вам быть на главной площади и обратиться к дежурящему там стражнику. В противном случае за вами будет отправлен отряд наших воинов, и вы будете заключены под стражу. В этом случае наказание, которое вы понесёте, будет значительно более суровым. Наш разговор окончен.

Сказать, что я была ошарашена, значит ничего не сказать. Физически ощущая, как мне свело скулы, я вышла из кабинета, не в силах даже раскрыть рот. Молча прошла под высоким каменным сводом, напоминающим внутреннюю часть колпака, мимо нескольких одинаковых дверей, и, сама того не заметив, вышла на улицу. Возвращаться в редакцию я не стала, хотя прежде собиралась поступить именно так. Но видеть лица коллег в преддверии ожидавшего меня позора не хотелось совершенно. Я направилась прямо домой, ничего не видя и не слыша вокруг себя. Иногда я натыкалась на прохожих и, едва восстанавливая равновесие, безо всяких извинений двигалась дальше.

Позорный столб. Уж лучше бы они посадили меня в тюрьму. На день, на неделю, да хоть на два месяца, как того злополучного советника. В течение трёх часов сидеть у всех на виду под красноречивой табличкой "За воровство", ловя на себе жадные до сплетен взгляды, а то и куски грязи, бросаемые мальчишками? Мне, у которой в знакомых ходит полгорода? В самом центре, да ещё и в наиболее людное время?

К лицу прилила волна жара, возвещая о том, что его цвет резко поменялся на пунцовый. Ничего, привыкай, мрачно сказала я себе. Завтра в восемь утра оно у тебя и вовсе пойдёт пятнами. Впрочем, отмыться от этого позора тебе не удастся уже никогда. О тебе будут знать все — коллеги, друзья, приятели, завсегдатаи "Хмельного охотника", Рэйчел из дома свиданий, Норман со своей новой девицей, светловолосый Ланс, соседи, включая достопочтенную Лукрецию, да все, решительно все. После такого хоть прямо сразу собирай вещи и уезжай подальше от этого чёртова графства, как тот лекарь. И к чёртовой матери всё — друзей, карьеру, дом… Семьи нет — и на том спасибо.

Без использования колодок. Ну что ж, и то хлеб. Хоть за это вам низкий поклон… Крамольная мысль, потихоньку затесавшаяся в мой мозг уже некоторое время назад, подкараулила сознание в тёмном углу и неожиданно выскочила на свет. Есть ведь один человек, который способен отменить этот приговор. И я, в отличие от многих других жертв судебного произвола, с этим человеком знакома. И если я пойду к Рейвену с прошением, навряд ли он мне откажет.

Хотя, конечно, и не задаром. Вполне ясно, чего именно он захочет взамен. Дьявол, вот это выбор! Ну, и что хуже? Глобальный позор один на один, или меньший, но на всеобщее обозрение? Надо же, граф ведь хотел, чтобы я пришла к нему сама, и вот, ещё немного — и именно так оно и выйдет… Что?!

Я резко остановилась, как вкопанная. Шедший следом мужчина не успел вовремя сориентироваться, налетел на меня и с руганью пошёл своей дорогой. Я почти не обратила на него внимания. Значит, вот так, господин граф? "Хочу, чтобы ты пришла ко мне сама"? "По-видимому, придётся тебя к этому подтолкнуть"? Мы не стесняемся в выборе средств?

Ну что ж, одно я теперь знала точно: в замок за милостью я не пойду. Позорный столб? Что ж, значит, будет позорный столб. В конце-то концов, это каких-то несчастных три часа. Сожму зубы и перетерплю.

Однако на следующий день от осознания правильности принятого решения было не легче. Всю ночь я почти не сомкнула глаз, а в восемь утра прибыла на площадь. Высокий, полноватый стражник с длинными усами действовал с усталым равнодушием человека, в течение долгих лет день изо дня выполняющего одну и ту же работу. Он извлёк из мешка заранее отрезанный кусок верёвки нужной длины, обвязал вокруг моего левого запястья и привязал другим концом к столбу. Табличка с надписью "За воровство" была установлена заранее.

Возможно, я напрасно принимала это наказание настолько близко к сердцу. Навряд ли хоть кто-то из знавших меня людей принял бы обвинение за чистую монету. Все были в курсе того, что я газетчица, и с лёгкостью бы сообразили, что наказание связано сугубо с моей профессиональной деятельностью. К тому же наказания без вины так участились за последний месяц, что к оказывавшимся у позорного столба людям испытывали скорее сочувствие, нежели враждебность и презрение. Однако на тот момент всё это даже не приходило мне в голову. Я сидела на мостовой, сжав зубы, стараясь, сколь ни сложно это было, не встречаться взглядом ни с кем, включая знакомых мне людей, периодически появлявшихся на площади. Впрочем, эти и сами торопились отвести глаза и как можно быстрее проскочить мимо, делая вид, будто они меня не замечают.

Вот только вскоре на площади появился человек, который таким образом притвориться не пожелал.

При виде него я чуть было не схватилась руками за голову. Вот уж кого я хотела сейчас повстречать в последнюю очередь. И без того раскрасневшееся лицо стало, кажется, ещё краснее. Надеюсь, у него хотя бы хватит ума и интеллигентности пройти мимо, глядя в сторону, как до сих пор делали все остальные? Но нет, похоже, что на интеллигентность я порассчитывала напрасно. Кентон направился напрямую ко мне.

— Сидишь? — спросил он, подойдя поближе.

Я заскрипела зубами. Прекрасный вопрос, главное, высокоинтеллектуальный. Если теперь он ещё и станет распространяться о том, что я доигралась, сама виновата, нечего было интервьюировать кого ни попадя, и тому подобное, я не сдержусь и устрою для собравшихся на площади зевак ещё большую потеху.

— Почему бы тебе не пойти своим путём? — зло сказала я. — У тебя наверняка есть неотложные дела.

— В том-то и дело, что нет, — развёл руками он. — У меня была назначена на сегодняшнее утро встреча с асессором здесь неподалёку, но её пришлось перенести на полдень. Так что ближайшие несколько часов мне совершенно нечего делать.

— Ты хочешь, чтобы я тебе посочувствовала? — язвительно спросила я.

— Нет, хочу, чтобы ты мне посодействовала. Как насчёт того, чтобы сыграть в карты?

— В карты?! — Я глядела на него, похлопывая глазами, пытаясь понять, кто из нас сошёл с ума — он или я.

— Ну да, — невозмутимо ответил Кентон, извлекая колоду из внутреннего кармана куртки. — Надо же как-то скоротать время.

— Ты соображаешь, что говоришь? Разве непонятно, что я сейчас не совсем в той ситуации, чтобы играть в карты?

— А что, разве у тебя есть какие-нибудь другие дела? — осведомился он.

Я прикусила губу. А ведь действительно. Что мне ещё остаётся делать? Сидеть тут предстоит ещё часа два с половиной. Жалеть себя и всё это время прятать глаза от прохожих? Я решительно развернулась к Кентону.