Тени, играючи отбрасываемые в густой осенней ночи, жирными линиями подчеркивают черты помрачневшего лица Чеховского. Он стоит слишком близко ко мне, надвигается, тяжело дыша, из-за чего я фактически усаживаюсь на капот. Чувствую его запах. Сегодня без парфюма. Просто запах сильного мужского тела: явственный, насыщенный внушительной силой. А взгляд такой колючий, убивающий, что никакого оружия не надо. Я добровольно умереть согласна. Без мучений. От страха.

– Ты меня пугаешь, – хрипло бормочу я.

Чеховской смягчается. Челюсти расслабляются, взгляд становится матовым. Но он не отступает. Осторожно, наверняка чтобы не спугнуть меня, поднимает руку и горячими пальцами гладит меня по щеке. Степа никогда не проявлял такой щемящей нежности, поэтому мое тело сразу реагирует на ласку. Кожа мурашками покрывается. Чувствую каждый вздыбившийся от нахлынувшего возбуждения волосок.

– Прости, – шепчет он, лбом прижавшись к моей голове. – Не хотел.

Его мятное дыхание с нотками хорошего коньяка кружит мне голову. Я прикрываю глаза и выдыхаю. Странное ощущение – быть во власти человека, который только что признался в страшных злодеяниях, но чувствовать себя защищенной. Кажется, если сейчас из темноты против нас выступит целая армия, он всех голыми руками положит.

– Но это просто полный абзац… – констатирует он, обнимая меня за талию и притягивая к себе.

– Ты теперь убьешь его?

– Да. Если никто не остановит, – честно признается он, подняв лицо и губами прильнув к моему лбу. – Но ты же остановишь?

– Как? – теряюсь я, прощаясь с рассудком в его объятиях: страстных и нежных одновременно. Задыхаюсь от избытка его сексуальной агрессивности.

– Не оставляй меня.

– Роман Алекс…

– Тс-с-с…

Он поднимает мое лицо за подбородок, проводит большим пальцем по моей нижней губе, склоняется и целует. Горячо, порывисто. Меня окутывает сладкий дурман. Руки поднимаются вверх по мужским плечам, губы отвечают на непростительную замужней женщине слабость. В груди вспыхивает пожар, бросающий меня в краску. Я грязная, порочная безбожница, неспособная совладать с похотью. Будь проклят и благословен тот день, когда мы познакомились!

– Детка, я съесть тебя хочу, – сбивчиво дышит Чеховской мне в губы.

«Ешь!» – хочется закричать мне, но обручальное кольцо сдавливает не палец, а само горло.

Что я делаю? Веду себя хлеще шлюхи!

– Нам нельзя, – вымученно отвечаю я, ладонями упершись в его грудь. – Не играй со мной. Я же уже говорила, ты меня ничем не купишь.

– А я говорил, что куплю. И к нашему общему счастью, Роман Чех слов на ветер не бросает.

К счастью ли? Губишь же меня своим напором, вздохнуть свободно не даешь, тенью ходишь, даже когда рядом нет!

– Муж у матушки? – спрашивает он.

Я киваю. Он честен со мной. Считаю правильным не лгать и ему.

– Отвези меня домой.

Его просьба вполне уместна после откровений. Он уставший, разгневанный, сбитый с толку. Подозреваю, ему самому не нравится выглядеть передо мной беспомощным, и тут огромную роль играет доверие. Чеховской знает, что я не буду болтать. С моей стороны будет справедливо быть хотя бы дружелюбной.

– Хорошо, – отвечаю, нехотя выбираясь из его объятий и слезая с капота.

Снова сажусь за руль, но теперь веду машину уверенней. Даже мельком поглядываю на озадаченного своими мыслями Чеховского. Сейчас он молчит, не шутит. Тяжелый разговор у нас вышел. Но похоже, тяжелее ему от выявления парня, обесчестившего Лучиану. Опять доверился не тому, разочаровался, как в истории с Себастьяном. Лишь бы снова не убил. Жалеть будет. Потому что Лучиана его не простит.

Подъезжая к воротам, я притормаживаю и, пока мы ждем их открытие, спрашиваю:

– Вызовешь мне такси?

Чеховской оживает. Хмуро смотрит на меня и молча хмыкает.

Я завожу «гелендваген» во двор, аккуратно паркуюсь и глушу двигатель. Едва отстегиваю ремень безопасности, как Чеховской рывком устремляется на меня, подхватывает за талию и пересаживает к себе на колени. Я дама хоть и стройная, но свои пятьдесят шесть всегда казались чем-то неподъемным. Степа меня даже из ЗАГСа на руках не выносил, хотя тогда я была на пять килограммов легче. А Чеховской будто пушинку поднял и на себя с легкостью усадил.

Мне становится страшно. Опять дышать не могу: его запах с ума сводит. Взгляда, устремленного куда-то в глубину меня, избегаю.

– Если ты уйдешь, сегодняшняя ночь точно закончится мокрухой, – шепчет он мне в ухо.

– Не вешайте на меня свои проблемы, Роман Алексеевич, – умоляю я, сделав безуспешную попытку вырваться из его объятий. Окольцевал ими. Присвоил. Животное.

– Давай сделаем их общими. – Он губами зажимает мочку моего уха, раскаляя воздух в машине своим сокрушительным натиском. – Я, Дарья Николаевна, о тебе столько лет мечтал. Думаешь, ради поцелуя и разговора по душам?

– Двух поцелуев, – напоминаю я, украдкой взглянув на него и заметив воодушевленную полуулыбку. Я словно голодного хищника дразню куском свежего мяса.

– Уже трех, – предупреждает он, кладет ладонь на мой затылок и снова впивается в мои губы своими.

Пленяет. Дрожать заставляет. Проклинать себя и желать его, дьявола. Не в силах бороться с глубоким трансом, в который я моментально впадаю, я обвиваю его шею руками и отвечаю на поцелуй. Не представляю, как буду смотреть Степе в глаза? Бросаю свою жизнь под откос, ни о чем не думая. Гонюсь за минутным удовольствием, утоляю жажду быть любимой и желанной, наплевав на завтрашний день. А может, так и надо жить? Ловить настоящее? Не думать о прошлом? Не заглядывать в будущее?

Не переставая целовать меня все жарче и настойчивее, Чеховской расстегивает мой плащ, откидывает полу и рукой пробирается к внутренней стороне моих бедер. Боюсь, сейчас стянет с меня брюки, а ведь нас могут видеть его люди. Во дворе горят уличные фонари, а мы сидим на переднем сиденье.

Задерживаю его руку, замерев. Чеховской на секунду прекращает поцелуй и шепчет мне в губы:

– Расслабься, Дарья Николаевна. Я даже раздевать тебя не буду.

Я пикнуть не успеваю, как он ловким движением разводит мои бедра и пальцами надавливает промеж ног. Перед глазами вспыхивает гроза. Вскрикнув от пронзившей меня молнии, я обеими руками вцепляюсь в плечи Чеховского и грудью прижимаюсь к его груди. Стискиваю зубы, постанывая ему в ухо, наслаждаясь тем, как он массирует меня через преграду из одежды.

– Черт, Бабочка, ты вся горишь…

Горю! Да, горю в твоем огне и ничего не могу с собой поделать!

Зубами царапаю его шею, безумствуя на его коленях, пока меня не сотрясает сладким спазмом, мелкими разрядами прокатившимся по всем мышцам. Издаю протяжный стон, после которого вяло повисаю в мужских объятиях.