* * *

У магазина старухи продают семечки и сигареты. Из двери выходит Оксана – мы когда-то учились в одном классе. Я не видел ее несколько лет.

Смотрит на меня, говорит:

– Привет.

– Привет. Я думал, ты меня не узнаешь…

– Да нет, ты не изменился.

– Ты тоже.

Она изменилась, выглядит уставшей и постаревшей.

– Говорят, ты в Москве?

– Кто говорит?

– Я не помню уже, кто-то из девочек…

– Странно, что кто-то знает… Я здесь давно ни с кем не общаюсь… Может, родители…

– Да, может быть… И что ты там делаешь – в Москве?

– Работаю помощником председателя одной партии.

– Хорошо платят?

– Не жалуюсь. Ты все там же живешь – в сто семьдесят девятом?

Она кивает.

– Могу помочь нести пакет.

– Хорошо, спасибо. Он не очень тяжелый, но все же…

Я беру пакет. Мы идем вдоль забора школы.

Спрашиваю:

– Ну, а твои как дела? Я последнее слышал, что ты поступила в наш «пед», на филфак…

– Поступила, закончила, вышла замуж, родила дочку, развелась… – Она улыбается. – Живу с родителями. Вчетвером в одной комнате. Работаю в школе. Учительницей…

– В нашей?

– Нет, в одиннадцатой, на Менжинке… Сегодня – выходной, «часов» нет…

Сидим на кухне, пьем чай. Окно выходит на школьный двор. За стеной в комнате храпит ее пьяный отец.

По улице идет Каплевич – я не помню, как ее зовут, только фамилию. Она училась на два года старше нас.

Спрашиваю:

– Помнишь ее?

– Еще бы. Ее трудно забыть. Когда она забеременела в восьмом классе, все старались ударить ее по животу… Злые были такие, жестокие… Хотя сейчас еще более злые… А она отбивалась, никого к себе не подпускала. И родила – на вид нормального ребенка, девочку. Ей сейчас лет тринадцать уже…

* * *

Жду в приемной. В кабинете Ждана – разговор на повышенных тонах. Слов не разобрать.

Спрашиваю Свету:

– Кто у него?

– Два каких-то мужика. Я их не знаю.

Подхожу к двери, прижимаюсь ухом.

– …Еще раз говорю: такое сотрудничество мне не нужно! – кричит Ждан. – Мне это неинтересно!

– А ты подумай еще раз, – отвечает грубый, неприятный голос. – Мы понимаем – планы у тебя серьезные, явно все это не просто так… В смысле, финансирование есть какое-то. Но ты, блядь, наивный, думаешь, что на одних бабках выехать сможешь…

– Есть органы, которые тобой интересуются, – говорит кто-то третий, по голосу – молодой. – А если еще нет, то могут заинтересоваться в любой момент. И мы готовы взять это под контроль. Но…

Он говорит тише, слов не разобрать.

Ждан выкрикивает:

– Нет, я сказал – нет, и все!

Неприятный:

– Ну, а ты подумай! Потому что, блядь, потом можешь очень сильно пожалеть! И тогда ты сам к нам, блядь, придешь, на коленях приползешь. А мы тебе скажем: а иди-ка ты, парень, на хуй! Раньше надо было думать! И тогда тебе знаешь, что будет? А будет тебе пиздец, ты понял?

Я едва успеваю отбежать от двери.

Дверь распахивается. Выходят двое. Один пожилой, в серой кепке и синей «совковой» куртке, второй – молодой, в длинном черном пальто, без шапки. Они проходит мимо. Молодой смотрит на меня.

Подхожу к окну. Они садятся в «Волгу». Черную, с номерами САС. Машина трогается, проезжает лужу.

* * *

Ток-шоу на Курском областном телевидении. Я – в студии, среди зрителей. Ждан – на сцене. Говорит:

– …Компартия себя дискредитировала, и ее нужно было распустить еще в девяносто первом году. А заодно и рассекретить архивы КГБ, и провести проверку всех сотрудников – и штатных, и нештатных, – и большинству запретить работать в государственных органах и избираться в парламент…

«Оппонент» Ждана – Суворцев. Коммунист, бывший директор завода. Покраснел, надувает щеки, кусает губы, притопывает ногой. Выкрикивает:

– Нет, ну это же махровое!..

– Успокойтесь, Павел Леонидович, – говорит ведущий – чувак лет двадцати пяти, в сиреневом пиджаке, белой рубашке, с цветастым галстуком. – Ведь есть же исконно русское слово «партнерство». Почему вы не можете сесть с Сергеем Александровичем за стол переговоров и уладить все разногласия, решить все проблемы…

Перед началом Ждан сказал мне, что еще год назад ведущий был диктором новостей: читал по бумажке подготовленный редактором текст.

– Да вы что – издеваетесь? – кричит Суворцев. – С ним за стол, с этим шарлатаном? Да я с ним, извиняюсь, на одном поле… это самое… не сел бы…

Ждан едва-едва улыбается. Спокойно говорит:

– Давайте определимся, что такое шарлатан. Вот, например, партия, семьдесят лет обещавшая людям светлое будущее и в конце концов загнавшая их в дерьмо, это партия шарлатанов или нет?

Суворцев хватает со стола стакан с водой, выплескивает в Ждана. Ждан увертывается: на него почти не попадает. Суворцев вскакивает, обегает стол, подбегает к Ждану. Ждан приподнимает ногу, сгибает в колене. Суворцев кидается на него с кулаками. Ждан выпрямляет ногу, отталкивает его. Суворцев падает на задницу. К нему подскакивают охранники.

Съемка закончена. Ведущий, придурочно улыбаясь, жмет Ждану руку.

– Отлично получилось, Сергей Александрович, просто супер! Люди будут смотреть, обсуждать… Некоторые – возмущаться, но все равно! Всего хорошего вам и до новых встреч…

Ведущий жмет руку и мне, уходит.

Мы надеваем куртки. Выходим через служебный вход. Снег уже растаял, тротуары высохли. «Волга» – на том же месте, но Гены в ней нет. Ждан вскрикивает. Я оборачиваюсь. Боль в затылке. В глазах темнеет.

* * *

Лежу на диване в маленькой комнате. Люстра выключена. Весь свет в комнате – от окон дома напротив. Я привстаю, морщусь от боли в голове. Трогаю затылок – засохшая кровь.

Где-то рядом разговаривают. Я подхожу к двери – в ней вместо стекла куски фанеры, кое-как скрепленные вместе. Дергаю за ручку. Дверь чем-то подперта с другой стороны.

Разговор прекращается. Я оглядываюсь. Старый сервант, за стеклом – три хрустальные вазы, в одной – искусственный цветок, два стеклянных лебедя. У окна – низкий столик и кресло с деревянными подлокотниками. Подхожу к окну. Пятый или, может быть, шестой этаж.

Дверь открывается. Амбал в кожаной куртке и высоких кроссовках «Nike».

– Что, отжился? Значит, слабо я тебе въебал… – Амбал ржет. За его спиной, в смежной комнате, сидит на стуле Ждан. Напротив него, на кровати, – два бандита.