– У меня нет бата, – ответил мальчик. Очевидно, он не выговаривал букву «Р».

Тут в голову Виктории Марковне пришла догадка.

– А как тебя зовут? – спросила она.

– Костя, – ответил мальчик.

– Значит, я с тобой буду заниматься? – предположила преподавательница английского.

– Навеное, – неуверенно отвечал мальчик и добавил: – Походите, пожалуйста.

«Чертовщина какая-то, – раздраженно думала Виктория Марковна, – недоедает, похоже, ребенок? Почему же еще он такой маленький, спрашивается? И забитый какой-то. А букву «Р» почему не выговаривает? Не занимались с тобой, видно, бедолага, должным образом в детстве». Виктория Марковна вспомнила свою дочь, которая не выговаривала целых три буквы, вспомнила она и те усилия, которые она предприняла, водя своего ребенка к логопеду. Зато теперь все было в порядке.

– Мы же договаривались с твоей мамой на двенадцать часов, в воскресенье! Елена Николаевна ее зовут? – произнесла она вслух.

– Да, паавильно, Елена Николаевна. Но ее сейчас нет дома.

– А когда же она придет?

– Не знаю, она еще вчеаа куда-то ушла.

– Так ты совсем один?

– Папа должен пиидти.

– Когда?

– Не знаю точно, но вечеом они вместе в гости собиались.

Виктория Марковна осмотрелась по сторонам. Вокруг нее царило страшное запустение. Коридор тускло освещался единственной лампочкой без абажура. Остатки обоев хранили на себе пометки, сделанные ручкой или фломастером. Плинтуса отсутствовали вовсе. На грязном полу с трудом угадывалось подобие паркета. Виктория Марковна хотела снять пальто, но не обнаружила вешалки. Вернее сказать, вешалка присутствовала, но назначение ее не было понятно, так как болталась она на одном гвозде, могла рухнуть в любой момент и никак не могла быть использована по назначению. Однако же рядом с ней в стену были вбиты три больших гвоздя, носивших следы ржавчины, куда и предстояло Виктории Марковне повесить свое модное манто. В квартире угадывался стойкий запах сигаретного дыма, какой бывает, когда в помещении часто курят долгие годы. Виктория Марковна сама не курила и с трудом переносила запах табачного дыма.

«Ну и местечко…», подумала она.

– Пооходите, пожалуйста, – сказал мальчик.

Виктория Марковна застыла в нерешительности. Обычно в домах своих учеников она снимала обувь, особенно если дело было зимой, и ей предлагали тапочки. Сейчас она смотрела на пол, покрытый песком и еще какой-то грязью, и не знала, что делать. Ее блестящие, черной кожи сапоги выглядели определенно чище пола этой квартиры.

– Пожалуйста, не снимайте обувь, – вежливо сказал мальчик и добавил: – Хотите чаю?

Виктория Марковна, находясь в замешательстве, молча кивнула головой. Они прошли на кухню, где царило такое же запустение, как и в коридоре. В маленькой старой раковине находились груды немытой посуды, откуда мальчик достал грязную треснувшую чашку, слегка ополоснул ее под струей холодной воды и поставил перед Викторией Марковной. Потом он поджег газ под чайником времен первой русской революции и сел ждать, когда вскипит вода. Когда вода вскипела, он неторопливо извлек из покосившегося от времени шкафа грязный чайничек с отбитым носиком и ручкой, налил туда кипятка и насыпал подозрительное вещество, по всей видимости, представлявшее собой чай.

– Садитесь, пожалуйста, – сказал мальчик, указывая на одну из полуразвалившихся от времени грязных табуреток.

Несмотря на мучившую ее жажду, Виктория Марковна не смогла заставить себя воспользоваться предложенной ей чашкой и предложила перейти сразу к занятиям.

– Хорошо, пороходите, пожалуйста, в мою комнату, – так же монотонно сказал мальчик.

«Он ведь и на английском картавить будет! Похоже, здесь запущена не только квартира, но и ребенок», строго оценивала ситуацию Виктория Марковна.

Они проследовали в комнату Кости. За исключением кухни, двери как таковые в остальные две комнаты отсутствовали. Кое-где заметны были лишь остатки наличников, к которым эти двери, должно быть, в далеком прошлом прикреплялись. Сейчас же комнаты от коридора отделяли проемы в стенах.

Комната мальчика Кости соответствовала суровому стилю остальных помещений. В ней присутствовало всего лишь несколько предметов мебели: старый диван, видимо служивший ребенку кроватью; стол и стул, об каждый из которых легко было занозить руку; подобие платяного шкафа без дверей и книжные полки, заваленные множеством разных книг. Книги были на разных языках и, по-видимому, представляли собой довольно интересную библиотеку На корочках мелькали слова: Хайдеггер, Цветаева, Довлатов, Steinback, Dahl, Camus.

«Вот, вот оно! – В голову Виктории Марковны пришла характерная мысль русского интеллигента, традиционно противопоставляющего духовное материальному – Воистину, здесь живут служители духа, а не жалкие слуги мамоны».

Они начали занятия. Выяснилось, что знания Кости соответствовали уровню второго класса простой школы. Виктория Марковна впала в состояние замешательства. По телефону ей было сказано, что знания ребенка соответствуют «среднему» уровню и было оговорено, что она выведет его на «продвинутый уровень» за полтора года. Но сейчас об этом и речи не могло идти.

«Но как же такое возможно? Чтобы в девятом классе знать, как во втором? Как нужно запустить ребенка!» мысленно неиствовала преподавательница. «К тому же он картавит. Вот, видно, до чего доводит нужда интеллигентных людей в наше тяжелое время», – мысленно смягчилась Виктория Марковна: «Должно быть, родителям просто не хватает времени заработать на еду. До ребенка ли тут! Видно, поэтому и мальчик такой робкий, такой забитый».

Тут Виктории Марковне представилась картина, как родители Кости отдают все свои силы служению чему-то высокому, благородному – скорее всего, конечно же, науке – забывая при этом о себе и обо всем самом необходимом, первостепенном, как-то: быт и даже собственные дети. Пусть, пусть они сгорблены под тяжестью своего горького жребия, но они несут его не ропща!

Ее размышления были прерваны тихим звуком открывающейся входной двери, будто бы входящий не хотел, чтобы его услышали. Ввиду того, что, как уже было отмечено выше, в комнатах отсутствовали двери, Виктории Марковне не составило труда его заметить. Это был мужчина средних лет, без изысков, но по моде одетый, с хитроватым выражением лица. У него были голубые глаза, которые, казалось, светились искренностью. По неуловимым признакам у Виктории Марковны сложилось впечатление, что он не собирался с ней общаться и был немного раздосадован тем, что теперь от этого он никак не мог отвертеться.

– А вот и папа, – несколько отстранение сказал мальчик.

– Здорово, Костя, – обратился папа к мальчику. – Здравствуйте, – повернулся он к Виктории Марковне. – Меня зовут Сева.

– Виктория Марковна, – представилась учительница по имени отчеству, хотя она была всего лишь лет на пять старше Севы.