Такие вот дела… Денег тетя Фаина в тот вечер так и не нашла.

А утром Маруся принесла чистую крынку, ложку чайную мельхиоровую, правда, забыла, но прямо с порога деловито поинтересовалась:

– Ну и что?

– Ты об чем?

– Пропажу обнаружила? – постучав галошиной о порог, спросила Маруся.

– Не-ет, – покраснела тетя Фая. – Прямо не знаю…

– Деньги в доме, – твердо сказала Маруся. – Только не в твоем.

– А в чьем?

Маруся Подковыркина скинула галоши и, оставшись в синих бурочках, начала нюхать воздух прямо от двери. Потом обнюхала, фыркая, оба угла, стол, схватилась отчего-то за грудь, взглянув в постный богородичный лик за лампадою:

– Ох!..

И вышла из комнаты в сени. Фая за ней, даже не одевшись. Маруся-то в болоньевой куртке, а Фаюшка только в кофте ситцевой и юбке в пол.

А в сенях холодно, тринадцатое, апрель. Выстыло за зиму, воздух ледяной, на улице теплей.

Маруся быстро побежала туда, вернулась обратно с шалью клетчатой, кинула ее на Файку и, ни слова не говоря, полезла по лесенке на чердак. Фаина только успевала смотреть.

Высунувшись из чердачного люка, Маруся замахала рукой:

– Давай залазь, что стоишь!

На чердаке было теплей, солнце просвечивало полчердака. Как же хороша жизнь среди пахучей стерильной после зимних холодов бумаги и прихлобученных от времени вещей. Допотопные чемоданы и терки, чугунная мельница в углу, рулоны довоенных обоев, и все это глядело на двух старух с такой лаской, что обе замерли на месте.

– А сестра твоя что так рано приехала? – схватив плетеную корзину для ловли язей и размахивая ею, как сачком, спросила Маруся Подковыркина.

– Они ремонт у себя в квартире делают, – пожала плечами Фая. – Наняли хохлов, а сами тут пока.

– Да? – не поверила Маруся. – Такие живоглоты, и кого-то наняли, да они из-за копейки удавятся!

– Ну почему, – поморщилась тетя Фая. – У Валентина жаба, у Зои щитовидка, а там краской, наверно, пахнет.

– Так у них же еще дача, чего они сюда-то приехали? Холодно, поди, а?

– Ну, – начала было Фаина, а Маруся, отбросив корзинку так, что та, подпрыгнув, докатилась до стены, в общем Маруся уже высунула голову в соседский, с другой стороны чердака лаз и с жадностью рассматривала чужие сени.

– Пошли! За мной! Не упади только, – и все. Пустой чердак. А где Маруся? А Маруся уже бегает по сеням Нафигулиных внизу.

Тете Фаине не оставалось ничего, как, икая от дурных предчувствий на свою наглую подругу, кое-как спуститься по шаткой лесенке на половину Зои и Юры, куда она по причине своей нездешней деликатности не ходила ровно девять лет.

В сенях было пусто, Маруси уже и здесь не было, и тетя Фаина, покрываясь пятнами от стыда, еще раз оглядела родненькие сени и, закрыв глаза, отворила обитую суконной материей дверь.

Родной запах черного хлеба и парного молока, видимо, навсегда исчез из этой половины когда-то целого дома.

В светлой комнате вокруг стола бегали три фурии. И бегали с вихрями – аж воздух жужжал! Пахло колбасой с яичницей, валериановыми каплями и стариковским едким «козлом». У Фаи замельтешило в глазах, и она, держась за косяк, присела на порожек.

– Держи вора! – одна фурия, ухватив за шкирку другую, поломала бегущий вкруг стола вихрь.

Красные, потные, злые три знакомых лица и пачечка синих пятидесятирублевок, которые всклокоченная Маруся тянула из рук Валентина Нафигулина.

– Маруська, кончи! – вскричала тетя Фая, схватив от стыда свое сердце под кофтой, которое без предупреждения начало болеть. – Ой же, ой же!..

– Ворюга рыжая! И-ииих! – Маруся изловчилась и выхватила тугую денежную пачечку, у того осталась только резинка и куцый обрывок деньги.

– Не подходи! – замахнулась дланью на изготовившегося прыгнуть Валентина Маруся. – Собака страшная! Денюшки считал! Фая, а ну гляди, твои деньги? – кинула Файке на длинный шерстяной подол синие дензнаки Маруся. – Твои? Твоими пахнут!

Фаина Александровна сидела на пороге, придерживая руками сердце, и к деньгам не прикасалась. На них ведь не написано – чьи…

«Какой позор!» – буквами с километр было начертано на ее бледном старом лице. Седые прядочки стояли дыбом, шаль валялась на полу, из двери дуло.

– А-а-а-ааа! – завопили одновременно двумя филармониями Валентин с Зоею. – А-а-ааа!..

– Убью! – запрыгала на месте, как боксер наилегчайшего старушечьего веса, Маруся Подковыркина. – Убью, не подоходи-и-иии!..

– Кончи! – застонала с порога тетя Фая. – Маруська, дура! Кончи!!!

– В чем дело, друзья? – дверь открылась, на пороге стоял румяный Валерьян, краса семьи Нафигулиных. Зять. За ним с видом невыразимого отвращения на пухлом лице переминалась Злата в красном свингере.

– Мамочка! Что этим вонючим бабкам тут надо? – отодвинув Валерия в сторону, переступила через Фаину Злата и вошла в светлую комнату.

Маруся, Фая, Валя, Зоя, Валериан, Златочка!!!..

Что там было потом, описать не берусь. Со слов свидетелей – большой хвостовский дом трясся, ходил ходуном, а тот безумный крик и ор, сотрясший Пухляковскую, превосходил даже проводы зимы на эту масленицу, когда местные уличные хулиганы Брэк и Маятник запряглись в санки и по раскисшему снегу возили бегом вдоль по улице самых сдобных веселушек из числа незамужних дев. Была там, правда, одна мужняя Лилька, но ей все можно. Она такая, вслух лучше не говорить, и не о ней тут речь.

Как бы там ни было, но через одиннадцать минут Маруся и Фая, оправляя на ходу рукава и перекрученные юбки и со следами боя на стареньких оглашенных лицах, хромали через улицу, а не через чердак на Фаину сторону. Без единой кисти, с дырою в центре, шаль волочилась за Фаинушкой по мокрой весенней земле, по цыплятам мать-и-мачехи… Деньги в Марусиных красных руках были все еще при ней.

Денег было ровно пятьдесят восемь бумажек по пятьдесят рублей. Как раз сумма, пропавшая с подоконника вчерашним днем, пока Фаина ходила в супермаркет на улицу Котовского за ландрином и баранками к чаю, которые таяли во рту, и покупать их имело смысл килограмма два.

Шли бабки на глазах притихшей улицы, только головы соседские из-за заборов пылали глазами. Молча дошли кое-как и, вошедши в дом, уселись и стали дышать-отдышиваться. Потом Маруся встала, попила холодной воды из ведра, достала из кармана пузырек со стрептоцидом и стала посыпать ссадины на носу и щеках, а Фаина, не прикасаясь к деньгам, все сидела на табурете и вздыхала, потом охала, принимаясь плакать. Страдала…

Вот деньги, вот они. А радости нет. Как же так? Как же? Ведь по сравнению с ней Валентин с Зоей – богачи.

Зачем? Ну, попроси, если нужны деньги. Она одолжила бы на любое время, да хоть на десять лет. А что? Хвостовы долго живут…