После завтрака она набрала номер телефона следователя. Тот ответил не сразу, а лишь после десятого гудка. Судя по всему, сыщик был чем-то занят, потому что, не успев поздороваться, он уже отдавал кому-то распоряжения. Выслушав просьбу Дубровской перенести следственное действие на другой день, легко пошел ей навстречу. Окончание следствия было пока делом далекого будущего, сроки на него не давили, ознакомиться с результатами экспертиз можно было и позже.

– Вы узнали что-нибудь насчет отравления Серебровской? – поинтересовалась Елизавета. Она решила не говорить следователю о том, что навещала Катю в больнице. Ее любопытство могло вызвать вопросы, отвечать на которые она пока была не готова.

– А… Да ничего страшного, – отозвался он, видимо, едва вспомнив о том, что накануне в больнице что-то происходило. – Головотяпство персонала. К сожалению, такие случаи в наших больницах не редкость. Медсестра невнимательно прочла назначение врача, чуть переборщила с дозой – и вот результат!

– Да, но это могло стоить Кате жизни, – напомнила Дубровская.

– Конечно, все это неприятно. Но, слава богу, обошлось. Мы решили не принимать по этому поводу процессуальных решений, тем более что это досадное происшествие в больнице никак не связано с действиями Ушакова.

С этим Лиза не могла не согласиться. Ушаков в этой ситуации был чист и безгрешен. Жаль только, что Дубровская не нашла пока ничего, что могло бы свидетельствовать в его пользу. Интуиция подсказывала, что к его версии о неизвестном грабителе в черной шапочке следовало прислушаться. Но чтобы доказать состоятельность такой позиции защиты, одних только слов Ушакова и фокусов с пропажей кошелька было недостаточно.

– А что говорит экспертиза? – вспомнила вдруг Дубровская. – Обнаружены ли на ноже отпечатки пальцев Ушакова?

– К сожалению, нет. Не обнаружены, – сказал следователь. В его голосе отчетливо слышались нотки разочарования.

К сожалению?! Сердце Дубровской радостно забилось. Неужели хоть что-то начинает выпадать из мозаики, которую так ловко составил следователь в первые сутки после нападения?!

– А чужие отпечатки? Ну принадлежащие кому-то иному, не Ушакову?

Это был бы самый идеальный вариант. Чужие отпечатки пальцев на ноже, которым преступник угрожал жертве. Это стало бы революцией, поворотным моментом в судьбе подозреваемого!

Но, видимо, провидению не было угодно, чтобы защита в этом деле шла по легкому пути. Следователь только хмыкнул:

– Нет, чужих отпечатков на ноже тоже нет.

– Значит, преступник действовал в перчатках?

Насколько Дубровской было известно, такой предмет одежды среди того, что было обнаружено на Ушакове, не значился. А перчатки и черная шапочка – не так мало для того, чтобы говорить о присутствии на месте происшествия другого человека!

– Вы не так поняли, адвокат, – поспешил развеять ее иллюзии сыщик. – На ноже были обнаружены отпечатки, но они непригодны для идентификации. Проще говоря, смазаны, и эксперт затрудняется определить их принадлежность.

– А! – Дубровская постаралась скрыть свое разочарование.

Отпечатки имеются, но сказать, кому они принадлежат, невозможно. Такое случается, и не так уж редко. Ни подтвердить, ни опровергнуть виновность Ушакова это обстоятельство не может. Так себе доказательство, серединка на половинку. Но все же лучше, чем папиллярные узоры ее подопечного на орудии преступления.

– Неужели вы поверили в сказочку о бесстрашном рыцаре Ушакове? – хихикнул в трубку следователь. Должно быть, эта ситуация его чрезвычайно забавляла. – Бросьте, Елизавета Германовна! Ну вы же не первый год работаете. Вам ли не знать, что говорят люди, спасая собственную шкуру! Особенно если эти люди – рецидивисты.

– Я работаю не первый год, поэтому знаю: адвокат должен отстаивать позицию своего подзащитного, согласен он с ней или нет, – холодно ответила Лиза. Фамильярность следователя начала ее утомлять.

– Оставим формальности. Слава богу, Ушаков не присутствует при нашем разговоре. – Следователь не уловил перемены в ее настроении.

Для Дубровской это был хороший урок. Ей не стоило изначально быть слишком любезной по отношению к следователю и критически настроенной по отношению к клиенту. Безобразное поведение Ушакова вряд ли могло служить для нее оправданием. Она постаралась быстро свернуть разговор и повесить трубку, хотя сыщик был настроен поболтать еще. Видимо, у него появилось свободное время, и Дубровская не исключала, что, говоря с ней, он попутно щелкает кнопкой мыши, раскладывая на мониторе пасьянс…

Следующие десять дней были ветреными и хмурыми. Апрель обманул ожидания, и на смену погожим теплым денькам пришло межсезонье, с ветром и противной снежной крупой. Близнецы зачихали, закашляли, чем заставили родителей немало поволноваться. Дубровская прочно засела дома, раздавая капли и порошки, вытирая сопливые носы и измеряя температуру.

С утра в комнатах горел свет, потому что за окнами было серо и хмуро. Да и настроение складывалось под стать погоде. Прогулки на свежем воздухе были на время забыты из-за нездоровья близнецов. Дети капризничали. Они были еще слишком маленькими для того, чтобы понимать необходимость лечения, и слишком большими для того, чтобы ограничить их свободу одной лишь кроваткой. Они вяло играли на ковре, беспрестанно хныкали и просились на руки. У Лизы и самой началась сезонная хандра. Ей хотелось действия, чего-то, что выходило бы за рамки расписанного по часам дня. Она с тоской смотрела, как автомобиль мужа, мигнув на прощание сигнальными огнями, выезжает за ворота. По закону подлости именно эти дни у Мерцалова были очень загружены: встречи с партнерами, какие-то бесконечные совещания, выезды на фабрику и даже трехдневная командировка. Возвращаясь домой, он радостно поднимал малышей на руки и кружил по комнате, говоря, что очень рад всех видеть. Глядя в недовольное лицо жены, сетовал на занятость и говорил, что с удовольствием посидел бы недельку дома, «в тиши и спокойствии». У Дубровской от таких заявлений начинала дергаться бровь. Тишина действовала на нее разрушающе.

– Посмотрела бы я на тебя, если бы тебе пришлось высидеть здесь хотя бы сутки! – говорила она. – К обеду ты бы уже вызвал МЧС.

Наверное, она имела в виду тот давний случай с подгоревшей кашей и потерявшимися близнецами. Но у Мерцалова на эти вещи память была короткая. Вернувшись в оборот деловых будней, он и думать забыл, каково приходится жене.

В довершении ко всему, няня Лида тоже разболелась и теперь сидела дома, боясь усугубить состояние малышей. Свекровь, как обычно, занималась чем угодно, только не детьми, не забывая при этом поучать Лизу, что забота о детях – святая обязанность матери, а никак не бабушки. В пример она приводила маму самой Елизаветы, у которой после десяти лет вдовства наконец появились серьезные отношения с одним немолодым бизнесменом. Понятно, что в новый роман маленькие дети никоим образом не встраивались. «Молодые» переживали свою первую весну, приглядывались друг к другу, бродя по аллеям парка, взявшись за руки. Елизавете оставалось только вздыхать, понимая, что ей незачем портить этот праздник жизни своими дурацкими просьбами посидеть с внуками.