Его отец утверждал, что уже сама изощренность, свойственная Оптимам и им подобным, ограничивает их. Великий звездный остров за пределами Сурсамена имел громадные размеры, и все же галактика была довольно густонаселенным, обжитым и обустроенным местом. Оптимы — мортанвельды, Культура и прочие — были сознательными, воспитанными, цивилизованными народами и существовали бок о бок со своими соседями по Большому овалу. Их царства и поля влияния — а в какой-то мере также история, культура и достижения — перемешивались и частично совпадали, что уменьшало их сплоченность как организованных сообществ, делало их неспособными к оборонительной войне.

Точно так же у них не было или почти не было причин для соперничества, а значит, и для войн. Вместо этого они были повязаны множеством пактов, контрактов, конвенций и даже взаимопониманием — во многом невысказанным. Все это имело целью сохранить мир, избежать трения между существами, несхожими по форме, но достигшими одинакового уровня цивилизационного развития: такого, при котором дальнейший прогресс мог только увести в сторону от реальной жизни галактики.

В итоге, если отдельные личности и пользовались едва ли не полной свободой, общество в целом располагало минимальной свободой выбора, явно не отвечавшей его колоссальному военному потенциалу. По большому счету, ему практически нечего было делать. На этом уровне не случалось или почти не случалось серьезных войн, борьбы за место под солнцем и за власть — разве что шли едва заметные, неспешные маневры. Последний серьезный — скажем так, заметный — конфликт случился тысячу коротких лет Восьмого назад, когда Культура сражалась с идиранами, а борьба — по крайней мере, со стороны Культуры — велась, как ни странно, за принципы. (Орамен подозревал, что, если бы Ксайд Хирлис не подтвердил этого, отец никогда бы не поверил в такую нездоровую бессмыслицу.)

У Оптим не было ни королей, которые вели бы целые народы к единой цели, ни настоящих врагов, с которыми приходилось бы драться, ни материальных ценностей, которые они не могли бы при желании создать без особых затрат и в любых количествах. А потому им не нужно было сражаться за ресурсы.

Но сарлы, обитатели Восьмого, маленькая доблестная раса, были вольны угождать своим склонностям и свободно предаваться своим разборкам. Фактически они могли делать все, что угодно, насколько позволял технический уровень. Разве это не прекрасно? Некоторые из пактов Оптимы были снисходительно сформулированы так, чтобы народы вроде сарлов могли беспрепятственно вести себя подобным образом во имя невмешательства и сдерживания культурного империализма. Разве это не щедрый подарок? Право пробиваться к власти и влиянию мечом, ложью и мошенничеством было гарантировано принципами чужой цивилизации!

Король находил это весьма забавным. Сцена невелика, зато зрителей много! Еще он напоминал Орамену: никогда не забывай, что можно оказаться участником спектакля и даже не подозревать об этом. Оптимы беспрепятственно могли наблюдать за всем, что происходит среди народов, беззащитных против таких технологий, — как, например, сарлы. Для Оптим это был один из способов немного расцветить свое существование и напомнить себе, что такое варварская жизнь. Они наблюдали, подобно богам, и, хотя шпионаж ставился под контроль, согласно всевозможным соглашениям и пактам, последние не всегда соблюдались.

Нездорово? Может быть. Но народам вроде сарлов приходилось платить эту цену за разрешение вести себя таким образом. Иначе Оптимы сочли бы их поведение слишком отвратительным и не стали бы его терпеть. Ну да ничего. Вдруг когда-нибудь потомки нынешних сарлов будут летать между звездами и наблюдать за собственными подопечными-варварами! К счастью, сообщил отец юному Орамену, они оба тогда уже будут благополучно мертвы.

Никто не знал, насколько пристально наблюдают за сарлами. Орамен задавал себе этот вопрос, оглядывая большой зал. Может, глаза иноземцев наблюдают за этим огромным собранием в темно-красных одеяниях. Может, вот прямо сейчас они устремлены на него.

— Орамен, мой милый юный принц, — сказала дама Ренек, оказавшаяся вдруг рядом с ним, — вы не должны стоять здесь! Люди решат, что вы — статуя! Идемте — проводите меня к безутешной вдове, и мы вместе отдадим ей дань уважения. Что скажете?

Орамен улыбнулся и взял даму под руку. Ренек была ослепительно красива в малиновом платье. Волосы цвета ночи выбивались из-под алого траурного чепца — всюду торчали колечки и завитки, обрамлявшие идеально гладкое, безупречное лицо.

— Вы правы, — сказал Орамен. — Мне следует подойти к этой даме и сказать ей необходимые слова.

Они вместе пошли сквозь толпу. С того момента, как Орамен в последний раз обращал внимание на собравшихся, их стало намного больше — кареты доставили новых скорбящих. Теперь здесь были сотни людей, одетые в различные оттенки красного. Только эмиссар урлетинских наемников и командир рыцарей-ихтьюэнов, этих воинов благочестия, получили послабление, но и они отдали дань традиции. Эмиссар снял почти все высушенные частицы своих врагов, обычно притороченные к одежде, и напялил коричневую шапочку, которую наверняка считал красной. А командир рыцарей прикрыл алой вуалью самые жуткие шрамы на лице. Здесь были не только гуманоиды: обоняние сообщило Орамену о присутствии посла октов — Киу.

И посреди этой толпы — придворные животные. Инты — стелющиеся по полу, переливающиеся пушистые волны — постоянно втягивали воздух и радостно бросались за ярко-красными лентами; риры осторожно, крадучись, шествовали вдоль стен — стройные, высотой до колена, еле переносившие свои алые воротники; чупы скакали и прыгали по натертым до блеска деревянным плитам, тыкались в бедра и поясницы, нервничали при виде чужеземцев, гордо несли на спинах маленькие детские седла, перевязанные по бокам красным — цветом траура. На всех больших скакунах королевства в этот день были алые чепраки.

Следуя за Ренек, чье шуршащее красное платье разрезало толпу, Орамен одарял улыбками множество слегка встревоженных лиц, стараясь нащупать правильное соотношение глубокой скорби и ободряющего сочувствия. Ренек шла, скромно опустив голову, но в то же время, казалось, ощущала каждый брошенный на нее взгляд и подпитывалась вниманием толпы.

— Вы выросли, Орамен, — сказала она, замедляя шаг, чтобы идти бок о бок с принцем. — Еще вчера казалось, что я могу смотреть на вас сверху вниз. Но теперь это в прошлом. Теперь вы стали выше меня — почти что мужчина.

— Надеюсь, это и вправду я расту, а не вы уменьшаетесь.

— Что? Ах, конечно! — сказала Ренек и сжала его руку, всем своим видом изображая смущение. Затем она подняла голову. — Так много народу, Орамен! Все они теперь — ваши друзья.

— Раньше я не испытывал недостатка в друзьях. Но, видимо, я должен признать, что ошибался.

— Вы пойдете с армией, Орамен, — туда вниз, в Девятый, — чтобы сражаться с этими подлыми делдейнами?

— Не знаю. На самом деле решаю не я.

Ренек опустила глаза на подол своего изящного красного платья, вскидывавшийся перед ней с каждым шагом.

— Возможно, решать все же должны вы.