с ним лицом к лицу, тут же наделали бы в штаны, а некоторые и умерли бы от испуга. Я даже предполагаю, что на его совести уже имелась не одна подобная смерть — со службы командир частенько уходил после полуночи, а домой предпочитал добираться кратчайшим путём — через заброшенную стройплощадку, старое кладбище и чахлый лесок. Сами понимаете, какой контингент в это время суток мог там находиться.

Вполне вероятно, что кое-кого ему пришлось и прибить под горячую руку, но если такое и произошло, то уверяю вас — за дело, во имя торжества справедливости и так оно тому гаду и надо было. Думаю, что оставшиеся в живых после случайной встречи с командиром маньяки, грабители и прочие душегубцы в панике разбежались кто куда и впредь предпочитали обделывать свои тёмные делишки где-нибудь в другом месте.

Но, несмотря на такую колоритную внешность и довольно-таки устрашающий вид, командир наш был человеком добрым и совершенно даже безобидным. Не знаю, случилось ли ему в жизни обидеть хоть одну муху, но к прочим живым существам он относился с трогательной нежностью. Начнём с того, что в экипаже у нас состояли в штате и находились на полном довольствии два кота и три кошки. Правда, последние от греха подальше обитали в казарме на берегу, но мореманы-коты вместе с нами бороздили моря и покоряли глубины океана. Всё это кошачье поголовье, начиная с первенца — наглого, рыжего «годка» Батона и кончая пепельно-серым, наивным и робким салажонком Мироном, командир в разное время котятами подобрал на улице и принёс на лодку с наказом вахте отогреть, накормить и пристроить. Выполнить оба первых распоряжения, как видно, оказывалось гораздо проще, чем последнее, поэтому кошачье поголовье постоянно росло и ширилось.

Любил командир и собак. Его частенько можно было видеть на улице в окружении разношёрстной компании бродячих псов, скармливающего им то кусок прихваченной с камбуза колбасы, то буханку хлеба. На лодке у нас собаки, правда, не жили — собачий организм оказался совершенно не приспособленным к скачкам давления при погружениях-всплытиях и к составу смеси, которой приходится дышать. Кроме того, псам, в отличие от кошек, крайне необходимо солнце и ежедневные прогулки на свежем воздухе, чего, по известным причинам, на подводной лодке никто им организовать не мог.

К людям командир относился тоже неплохо, можно даже сказать, хорошо. Всё народонаселение нашей необъятной страны он делил на две части: военные и гражданские. Первых подразделял на «морские» и «сапоги», вторых никак не подразделял, а просто мирился с их существованием. Конечно же, он тут немного перегибал палку. Я вот, например, совершенно точно знаю, что и среди гражданских есть достойные люди, сам несколько раз таких встречал, но командиру, видимо, они не попадались. Однако это не означает, что по отношению к гражданскому населению он как-то нехорошо себя вёл. Совсем даже наоборот. Будучи на берегу, командир никого не обижал, держал себя вежливо и культурно, при этом особенно выделял дам. Надо сказать, что дамы его тоже особенно выделяли. Впрочем, об этом я уже говорил.

Глава 19

«Карьерист» Флота Российского

Карьера нашего командира была не совсем типичной даже для той без преувеличения скажу — героической эпохи, когда корабли и подводные лодки находящегося на пике своей мощи Советского Союза несли боевую службу практически во всех точках мирового океана. Современные, спроектированные и построенные в соответствии с последними достижениями науки и техники, атомные подводные крейсера совершали многомесячные походы, всплывали на полюсе, взламывая тяжёлый арктический лёд, погружались у берегов Камчатки и через несколько месяцев всплывали в той же точке, совершив под водой полную кругосветку. Они уходили к дальним недружественным берегам и несли там нелёгкую службу в постоянной готовности к немедленному нанесению ответного удара. Хватало работы и дизелюхам, которых в те времена в составе советского подводного флота было подавляющее большинство. Наверное, нет такого места в мировом океане, где бы хоть раз не всплыл или не пробороздил гладь моря своим перископом наш бродяга «Фокстрот».

Командиру повезло. Получив после окончания училища распределение на Камчатку, он сразу же с борта самолёта попал в автономку. Кое-как чемодан в рубочный люк пропихнул! Отходив положенные сорок пять суток и благополучно вернувшись на базу, он и двух недель не провел на твёрдой земле. На соседней по пирсу подводной лодке, готовящейся к выходу на боевую службу в Индийский океан, тяжело заболел штурман, и молодой лейтенант, сдавший уже все зачёты, к тому же с опытом плавания оказался как нельзя кстати. На этот раз он загремел уже на восемь месяцев. Возвратившись из дальнего похода, оморячившись и заматерев, он хотел было немного обосноваться на берегу, получить как минимум комнату в общаге и перенести туда чемодан, с которым прибыл из училища, но не тут-то было. Хочешь не хочешь, а положенные 30 суток профотдыха в военном санатории в составе экипажа получи сполна и скажи государству за заботу «спасибо». Отдых в подобном санатории отличается от службы только тем, что подъём не в семь, а в восемь утра да нет строевых занятий и дежурств.

Освободившись из санатория, всё с тем же чемоданом в руке отдохнувший и набравшийся сил настырный лейтенант прибыл в штаб. Он надеялся, что наконец-то получит угол в офицерском общежитии, определит на место чемодан и вызовет из Владивостока жену. Но ему снова повезло. Известно, что настоящий морской офицер должен проводить минимум времени на берегу. Молодого штурмана и его чемодан уже давно поджидали на борту другой подводной лодки, а встреча с любимой женой снова переносилась на неопределённый срок.

Подводя итоги, можно подсчитать, что к концу первого года службы на счету молодого офицера были две полноценные автономки и одна длительная боевая служба. Редко кому так везёт!

Но и в дальнейшем везение командиру не изменяло. Приведённый в одной из предыдущих глав красноречивый его рассказ — это лишь эпизод из насыщенной жизни Моряка и настоящего Офицера, прошедшего, что называется, огонь, воду и медные трубы. Трудно представить непосвящённому подобное плавание — тринадцать месяцев в тропических широтах на маленькой дизелюхе без кондиционера, пресной воды и элементарных бытовых удобств! В грязи и духоте, в состоянии предельной скученности и с единственной двухнедельной стоянкой в захолустном негритянском порту. Потом были ещё дальние походы, и не менее трудные. Спортивная закалка и железное здоровье помогали командиру без особых последствий для организма выдерживать подобный режим. Конечно, многие офицеры прошли через это горнило, но, в отличие от