не йена – стали полностью конвертируемыми, раскрыв потенциал Бреттон-Вудского соглашения и ускоряя международную торговлю[217]. В Японии ходили слухи, что рубль тоже станет конвертируемой валютой. На вопрос взволнованного японского дипломата о статусе рубля Спандарьян ответил, как всегда ясно и прямо, что в Советском Союзе такие слухи не ходят[218].

Инициативность Микояна

Доклад о директивах ЦК КПСС 1955 года предусматривал рост товарооборота на 43 % через 5 лет, причем большая часть этого роста приходилась на последние два года[219]. Более того, предполагалось не только увеличение товарооборота с коммунистическим блоком на 25 %, но и двукратное увеличение товарооборота с богатыми капиталистическими странами, почти трехкратное увеличение товарооборота с бедными государствами[220]. Уже к 1954–1955 годам Советский Союз прорабатывал вопрос о промысловых правах в Тихом океане с Канадой и Японией[221], приглашал к участию в переговорах о новых торговых сделках итальянских и британских бизнесменов[222] и работал над увеличением объемов торговли со Скандинавскими странами[223]. Как советское руководство часто публично заявляло и писало в своих бюрократических отчетах, торговля с капиталистическими странами не имела должного размаха, главным образом из-за того, что они определяли как торговую дискриминацию Советского Союза, организованную Соединенными Штатами. В докладе Отдела внешнеэкономических связей Госплана, сделанном в 1958 году, говорилось: «Советский Союз может и готов расширять экономические связи со всеми странами. Мы и впредь не ослабим наших усилий в направлении нормализации и широкого развития торговых и экономических связей с капиталистическими странами»[224].

Еще более важно то, что советское руководство постоянно пыталось донести этот тезис во время переговоров с представителями богатых капиталистических стран. Это видно по встрече Микояна с группой британских бизнесменов в январе 1954 года[225]. Обращаясь к канадцам, Микоян заявлял, что в настоящее время «ничего не мешает развитию культурных, политических и экономических отношений между СССР и Канадой, – наоборот, имеются большие возможности для расширения этих отношений»[226]. И он часто успокаивал японцев тем, что максимальный уровень торговли между Советским Союзом и Японией еще не достигнут.

Это было безудержное харизматичное наступление армянина Микояна, второго человека в Кремле после Хрущева и бессменного министра торговли[227]. Советское руководство так стремилось показать себя надежным партнером, что в конце 1950-х годов, в период обильных урожаев, оно настаивало на выполнении своих обязательств по покупке пшеницы перед Канадой. «Невыполнение Советским Союзом своего обязательства по закупке канадской пшеницы может привести к серьезным осложнениям в советско-канадских отношениях, а возможно, и к аннулированию канадцами торгового соглашения с СССР», – утверждали в унисон министры внешней торговли и иностранных дел в докладе Центральному комитету. Но, что хуже, подобные действия могли бы «подорвать престиж Советского Союза как торгового партнера»[228].

Хэнсон определяет время начала широкомасштабного советского импорта западных машин как 1958 год – в этот же год Хрущев начал химизацию советской экономики, для которой требовалось увеличение импорта западного оборудования. По причине обычного временного разрыва между первоначальными переговорами, контрактом и поставкой оборудования оно стало фигурировать в советской статистике только в 1960 году [Hanson 2003: 61–63]. Согласно архивным записям, переговоры начались гораздо раньше, и значительную роль в формировании экономических отношений сыграли западные бизнесмены – по-другому и быть не могло, если мы примем во внимание наблюдаемое с 1920-х годов постоянное стремление советского руководства к установлению отношений[229].

Для того чтобы превратиться в умеренно компетентных коммерческих операторов, советским политикам потребовались время и опыт. Более двух десятилетий Советский Союз не имел возможности выстраивать значимые экономические отношения, не считая взаимодействия в рамках ленд-лиза во время Второй мировой войны, которое, по сути, было субсидированием и не особенно способствовало овладению тонким искусством получения прибыли. В 1930-е годы также не было возможности оттачивать экономические навыки – это было время сокращения возможностей, период, когда советские лидеры в основном выступали за экспорт зерна, все более невыгодный, и были готовы заплатить почти любую цену, пойти на лишения и голод в СССР, чтобы импортировать необходимые для индустриализации технологии [Holzman 1974: 39–60].

Тем не менее именно период конца 1920-х – начала 1930-х годов на короткое время стал ориентиром для тех, кто предпринял в конце 1950-х годов первые пробные шаги по развитию зарубежных рынков, открывавших возможность получения доходов в твердой валюте. Обладая влиянием и способностями, Микоян, вооруженный опытом работы в качестве наркома внешней и внутренней торговли в 1920-30-е годы, взял инициативу в этом деле в свои руки. По всем вопросам, касающимся советской внешнеэкономической политики, он действовал уже в качестве заместителя председателя Совета министров и главного эксперта в советском правительстве.

В конце 1950-х годов Микоян в первую очередь отдал поручение Министерству внешней торговли изучить перспективы продажи железного колчедана, сульфидного минерала, из которого можно было бы химическим путем извлекать медь, серу, серебро, золото и даже цинк, прежде чем использовать его для выплавки железа[230]. Не имея технологии, позволяющей эффективно перерабатывать этот минерал, советское руководство мало его использовало. Однако такая технология имелась за рубежом, и в 1929 – начале 1930-х годов колчедан экспортировался в Голландию и Германию[231]. В 1939 году СССР предпринял безуспешную попытку продать его в Бельгии и Германии, а в 1957 году Микоян настоял на очередной попытке продать его на Западе, которая привела к запоздалым и неоднозначным результатам[232].

К началу 1960-х годов должностные лица Министерства внешней торговли стали проявлять большую активность в попытках извлечь выгоду из мировой экономики, отчасти благодаря большей готовности этой экономики принять советское экономическое присутствие. В 1961 году заместитель министра внешней торговли проинформировал Микояна о большом спросе в развивающихся странах на железнодорожные рельсы[233]. Но тут на планы советского руководства повлияло историческое наследие. Строительство создаваемых по определенным лекалам железных дорог развивающихся стран началось в колониальную эпоху, и ни одна из этих стран не была готова изменить свой стандарт в угоду советскому. Это делало изготовление части товаров для удовлетворения спроса за рубежом непомерно дорогим для советских заводов[234]. Замминистра писал: «Учитывая важность развития торговли со слабо развитыми в экономическом отношении странами, а также имея в виду высокую валютную эффективность от продажи железнодорожных рельсов по сравнению с другими видами проката, Министерство внешней торговли считает целесообразным поставлять в эти страны рельсы нестандартных профилей. Для этого необходимо возложить на один из металлургических заводов производство нестандартных рельсов для поставки их на экспорт»[235].

Позднее в том же году министерство сообщило Микояну о