— Только правду и ничего, кроме правды.

— Денег на сигареты жалко, — Настя придвинула к нему чашку и села на стул напротив. — Лучше шоколадку Фазер купить.

— Слушай, у меня где-то была…

Иннокентий хотел вскочить, но с первого раза не получилось — сидел неудобно, а вот Настя сразу вскочила со своего еще не насиженного места.

— Я просто так сказала! Не надо мне ничего!

Иннокентий наконец поднялся.

— Настя, хватит дергаться. Я за сигаретами встал.

Она села, и он прошел мимо нее осторожно, чтобы ненароком не задеть спинку стула или плечо, в прихожую, но пачка оказалась пустой. Он даже потряс ей в удивлении — наверное, скурил несколько сигарет, пока ехал от Моники, и не заметил.

— Куренье — это яд, — пропел Иннокентий и бросил пачку в помойное ведро.

— И как же ты теперь?

— Буду пить чай с тремя ложками сахара, — попытался пошутить Иннокентий, но рот не пожелал сложиться в улыбку.

А Настя улыбнулась, и как раз в этот момент позвонили в домофон.

— А ты у курьера стрельни…

Настя так по-детски зажала рот кулачком, что Иннокентий не удержался, рассмеялся в голос и даже громче желаемого, потому быстрее ретировался в коридор и уже оттуда крикнул:

— А это идея!

Увы, курьер оказался некурящим и долго за это извинялся.

— Считай это знаком, что пора бросить курить.

Настя сказала это, открывая коробку, и Иннокентий мог спокойно смотреть на ее дрожащие ресницы. Она чуть расслабилась в предвкушении ужина, а вот он наоборот почувствовал еще большее томление.

— Настя, можно задать нескромный вопрос?

Руки девушки замерли на кусочке пиццы, который она начала отрывать, чтобы положить на тарелку. Ухо под волосами вспыхнуло, будто он прямым текстом предложил ей переспать с ним. Нет, он такой вопрос не озвучит. Он задаст другой, который тоже его давно мучает.

— У тебя ресницы настоящие?

Он увидел, как дернулась ее грудь — Настя выдохнула, так же тяжело, как и он сам, и рванула на себя кусок пиццы.

— Это мне от папы досталось. Не ты первый спрашиваешь. Но в основном, конечно, девушки — просят поделиться координатами мастера.

Она подняла лицо, розово-бледное, и улыбнулась, но уже не по-детски открыто, а как-то по-взрослому затравленно.

— Красивые ресницы, — произнес Иннокентий полушепотом и протянул Насте пустую тарелку. — Будь я девчонкой, обзавидовался бы. А волосы зачем красишь?

Настя бросила ему на тарелку кусок пиццы и, забыв про жирные пальцы, схватила висящую у носа прядь.

— Просто так, — заправила ее за ухо. — По идее, краска давно должна была смыться, но не смывается. А подкрашивать корни я не хочу. Мне плохо с рыжими волосами, да?

— Нет, не плохо, — Иннокентий почти швырнул свою тарелку на стол. — Извини. Я бестактен сегодня. Забудь. Давай ешь и спать. Завтра рано вставать.

Она молча взялась за пиццу и смотрела только на нее, а Иннокентий, хоть и старался жевать, но тонкие нити сыра, тянущиеся от пиццы ко рту девушки, намертво приковали к себе его взгляд, и он не мог проглотить даже то, что уже откусил и почти прожевал: в горле стоял ком.

— Ты насколько ставишь будильник? — спросила Настя, проведя по губам грубой салфеткой.

Иннокентию потребовалось несколько секунд, чтобы понять, о чем его спрашивают: его пальцы так и тянулись забрать у салфетки ее грязную работу.

— Встанем в восемь. Поспим лишний час, раз до полуночи просидели.

Настя поспешно схватилась за недопитую чашку.

— Тогда, может, я утром в душ пойду?

Он тут же проклял свою цепкую память — представить ее без одежды оказалось предельно просто.

— Нет, что ты, иди, конечно, сейчас.

Иннокентий даже затряс головой, чтобы прогнать наваждение. И заодно отругал себя: как неврастеник прямо какой-то…

— Иди, иди, — подталкивал он гостью словами, хотя хотелось поднять ее со стула руками, прижать к груди и плевать уже на душ. — Нагреешь мне ванную как раз… Шучу! — он снова чувствовал под волосами испарину. — Хочешь, пойду первым? Хочешь?

Настя молчала, и он даже подался вперед и уперся в край стола локтями. Настя не отпрянула и смотрела на него сейчас исподлобья, но не зло, а слишком даже внимательно: точно видела впервые и изучала.

— А я думала, предложишь пойти вместе…

Он бы хотел отпрянуть, да только локти приклеились к столу, точно на сырном клею.

— Не предложу, — еле проговорил он, не узнавая собственного голоса.

— А я бы согласилась.

Голос Насти тоже изменился: стал низким, грудным. Она шевелила губами, и он читал по ним, слыша ушами лишь удары собственного сердца.

— Хорошо поговорили!

Иннокентий силой рванул себя назад и сам удивился, что устоял на ногах и даже не уронил стул.

— Я иду первой?

Голос у Насти прежний. Звонкий. Может, ему все послышалось? Фантазия от водки, приправленной пиццей, разыгралась…

— Сейчас принесу тебе футболку.

Он чуть ли не бегом покинул кухню и уронил в шкафу две вешалки. Отмотать бы память и проиграть заново их диалог: а если он упускает свой шанс? Нет… Он снова тряс головой, как одержимый. Никакого шанса с малолетней художницей у него не может быть. Ее мама верит, что дочка спит в пустой квартире. И он не вправе предавать материнскую веру, даже если дочка оказалась не совсем пай-девочкой. Но он же взрослый мужик. Он не может использовать девичью дурь в личных целях.

— Настя, что ты делаешь?

Он прекрасно видел, что она делает. Она раздевалась. Прямо на диване, аккуратно развешивая элементы женского туалета на его спинке, не задумываясь, что они не дополняют, а портят ее настенные художества.

— Раздеваюсь, — ответила она так, будто говорила со слепым.

А он не был слепым. Он смотрел на нее во все глаза, пытаясь запутаться взглядом в ресницах и не спуститься к обнаженной груди.

— А теперь оденься!

Он швырнул ей в лицо футболку и прошел в коридор. На ходу распахнул для нее дверь ванны и впечатал себя в кухонное окно. Скорее открыть и вдохнуть свежего ночного воздуха и ветра с залива. Идиотка! Чего она добивается? Чего бы добивалась, ничего она не добьется! И он принялся судорожно рыться в карманах, хотя и знал, что сигарет нет.

— Настя! — крикнул он, неуверенный, что она еще не закрылась в ванной. — Я за сигаретами схожу…

Плевать, слышит ли она. Ему нужен дождь и никотин, чтобы не свихнуться.

— Хорошо…

Она стояла в коридоре. Высокая, худая, белая и голая. Абсолютно.