— Твоя одежда здесь. Сушится. Если меня стесняешься, в плащ завернись.

Стесняться в лагере я быстро отучилась, но плащ прихватила сугубо потому, что с плащом теплее.

Небо было чистым и ясным, от вчерашней грозы — ни облачка. Разве что камни отмыла дочиста. Гранит всех оттенков алого поблескивал слюдяными жилами, словно вышивкой. Сквозь трещины пробивалась трава, раскрывались белые венчики быстроцветов. Уже к вечеру плотные пока бутоны иссохнут и осыплются, не в силах перенести наступление темноты.

— Эйо! — Оден повернулся ко мне. — Пожалуйста, не отходи далеко. Здесь сильно пахнет серой. Я не хочу тебя потерять.

— Не буду.

Я расстелила плащ и легла, позволяя солнцу самому прогнать холод. Бывало и хуже. К полудню отпустит, а завтра и вовсе забудется. Главное, чтобы гроз не случалось.

Оден перебрался поближе и руки на плечи положил:

— Мышцы размять надо. Ты в первый раз грозу слышишь?

— Да.

Он надавил большими пальцами на позвоночник, сильно, но осторожно. И все равно было больно, я с трудом сдержалась, чтобы не сбросить его руку.

— Тебе восемнадцать.

Знаю, о чем он думает: поздно. В храме я была самой старой, и Мать-жрица долго сомневалась, стоит ли тратить на меня время. Потом сказала, что чем позднее, тем дороже.

Наверное, она бы порадовалась: из меня получился бы красивый камень.

— Ты понимаешь, что теперь тебе надо избегать гроз?

Не всех, только тех, которые идут с юга. Еще пару недель, и сезон закончится. А там до осени будет спокойно… как-нибудь справлюсь.

Или решу проблему раз и навсегда.

Решусь решить.

Оден растирал мышцы. Холод уходил вместе с головной болью и тошнотой, стыд и тот исчез. Осталось любопытство.

— Что ты еще знаешь?

— Эйо, я не в курсе всех тонкостей…

И замечательно, поскольку в ином случае самым разумным вариантом с моей стороны был бы побег.

— …но если ты почувствуешь неладное, пожалуйста, скажи. Вчера я чудом тебя нашел. Много воды. Сера. Запахи мешаются. Я не хочу, чтобы подобное повторилось.

Я тоже.

Он замолкает, я закрываю глаза, проваливаясь в мягкую уютную полудрему. Когда Оден вытягивается рядом, не протестую. Так даже лучше.

Надежней.

Потом будет вечер. И вода, подсказавшая путь к чаше, в которой открываются горячие ключи и подземные источники черной земляной крови. Там мешаются с грязью и серой, и смесь несет в себе глубинную чистую силу земли. Правда, при этом источает сладкий запах гнили, от которого Оден начинает чихать.

На лице у него написано глубочайшее отвращение, но все же он уступает уговорам и ныряет в грязь.

А я замечаю, что раны на его спине частью затянулись. Некоторые — совсем, и следа не осталось, другие — наполовину, третьи, коих большинство, остались прежними, но…

…но, значит, дело в силе.

— Почему оно так воняет? — Оден запрокидывает голову, пристраивая ее на каменистом выступе.

— Лежи. Я скоро.

Здесь неподалеку есть еще одно озерцо, дно которого покрыто ковром толстых раковин. Каждая — в две моих ладони. Над раковинами подымаются тонкие стебельки, при легчайшем прикосновении они прячутся под перламутровые панцири.

Я слышала, будто каменные моллюски вкусны.

Вечером и проверим…

Раковины отламываются легко, достаточно просунуть лезвие ножа между дном и панцирем и чуть-чуть надавить. Хруст, правда, громкий, но мне не страшно быть услышанной.

К моему возвращению Оден придремал. Впрочем, не открывая глаз, попросил:

— Все-таки не отходи.

— Не буду.

Я бы тоже погреться не отказалась. И теоретически в чаше хватало места для двоих или даже троих, но… почему-то эта мысль показалась мне неудачной.

Две недели, нанизанные на золотую нить.

И с каждым днем она становится ярче. Если вначале Виттар убеждал себя, что принимает желаемое за действительное, то теперь сомнений не осталось: Оден был жив. И где бы он ни находился, ему становилось лучше. А значит, рано или поздно он выйдет на патруль ли, на заставу, к гарнизону или к городу. Есть еще королевские ищейки, объявленная награда…

И в сумме неплохие шансы спастись.

Нужно верить.

Ждать.

И найти себе занятие. Собственно, поэтому Виттар и согласился на эту встречу.

Кагон из рода Темной Ртути соизволил прибыть вовремя. Он появился на пороге дома в сопровождении четверых сородичей, которых взял скорее из желания подчеркнуть свой статус, нежели из недоверия к хозяину.

А вырядились… Виттар не без удивления разглядывал чеканные узоры на панцирях кирас, рукояти мечей, сияющие драгоценными камнями, и грозные с виду накладки-шипы на сапогах. Красиво. Но совершенно бесполезно.

— Рад приветствовать райгрэ Виттара! Пусть не иссякнут жилы, питающие род Красного Золота. — Кагон поклонился, но не слишком низко, всем видом демонстрируя, что лишь отдает дань обычаю, не более того.

— И я рад приветствовать тебя в моем доме. Между нашими родами нет вражды.

Впрочем, и мира тоже.

И странно, зачем Кагон столь яростно добивался встречи?

Или слухи дошли о новом законе?

Или другие слухи, которые были неизбежны, пусть и не имели на сей раз ничего общего с правдой?

Или дело в чем-то третьем?

Следует признать, что однажды Кагон уже попытался использовать Виттара. Ртуть хитра. И самонадеянна. Пожалуй, она выпуталась из войны с наименьшими потерями и теперь, верно, прикидывала, как распорядиться удачей. Слышит ли Кагон, как скрипит камень и умирает железо, кормившее жилы Великих домов?

— Прошу. Твоих людей проводят в гостиную…

Благо по прошествии этих двух недель гостиные дома если не вернули себе прежнее обличье, то хотя бы от пыли и пауков избавились.

Стекла вдруг обрели былую прозрачность. Скрипящие дверные петли излечились от скрипа. Засияли хрусталь и паркет, а на семейных портретах вновь можно было различить лица.

И главное, готовить стали почти как прежде.

Вначале Виттар собирался принять гостя в библиотеке, но в последнюю минуту передумал: повел в кабинет, широкие окна которого выходили на тисовую аллею.

— Старые дома обладают неизъяснимой прелестью, — сказал Кагон, проводя ладонью по отполированным перилам. — Их стены столько всего помнят… в них истинное сердце рода.

Он осматривался, не скрывая любопытства, и Виттар с тоской подумал, что, вероятно, за этим гостем последуют и другие. А он никогда не понимал прелести этих ни к чему не обязывающих, но притом почти обязательных визитов вежливости. Трата времени, да и только.