и хранились! И аконит тоже! Нина кинулась в дом, чуть не плача. За отравление смертная казнь полагается. А если Луку и правда отравили – как она докажет, что это не ее вина? Раз яды плохо хранила, значит, тоже причастна. Господи, помоги! Ни в подполе, ни на полках сундучка не было. Наконец отыскала его задвинутым под скамью, за сундуком побольше. Вытащила на свет, увидела, что замка на нем нет. Да не просто нет, а сбит он – вот где топор пригодился. В панике начала шарить внутри. Так и есть! Настойка аконита, что она использовала для приготовления мазей от боли в суставах, пропала! «Аконит это… Не успеть» – отдавалось у нее в ушах.

Ослабев от ужаса, Нина опустилась прямо на пол. В отчаянии оглядевшись, увидела под столом дохлую мышь и осколки кувшина, что разбила вчера, когда к Гидисмани позвали. Это еще что за дела? У Нины уже сил не осталось ни бояться, ни удивляться. На четвереньках подползла она к мыши. Сжала зубы, стараясь не дать воли мысли, что птичкой забилась в голове. Но не помогло, обратилась та птичка черным вороном: «Тебя отравить хотели, тебя!» Все стало понятно. Кто-то налил в ее вино настойку аконита. А она, не зная, Гидисмани угостила. Вот почему мурашки у Луки по коже бегали. Повезло ему, что вино едва глотнул и тут же разлил спьяну. Да еще и напился до этого, видать, нутро взбунтовалось раньше, чем яд успел подействовать. И ему повезло, и ей повезло. В голове у Нины настойчиво стучала мысль: «За что? Кому же я помешала?»

Аптекарша поднялась, достала из бесполезного теперь сундука оставшиеся корни, травы, завернутые в холстину, сосуды с привязанными кусками пергамента. На пергаменте Нина подписывала, что в чем хранится. Аконит многие знают, поэтому его и украли, наверное. На дьявольскую вишню, что тоже ядовита, не позарились. Ну да от нее смерть не такая быстрая. Нина достала пергамент, на котором вела учет, проверила, что еще пропало. Только аконит, остальные травы не тронули. Нина все сложила в глиняный горшок побольше, завязала промасленной тряпицей, спрятала в тайник под кроватью.

Села за стол, запустила пальцы в кудри, задумалась крепко. К кому теперь бежать за помощью, непонятно. Василий, его туника, подслушанный разговор во дворце, камень со стены сброшенный, ночной тать, отравленное вино – в голове как будто пожар полыхал.

А главное, откуда вор знал, где искать? Неужто кто-то из своих? Заказчики не ведали, где у нее яд хранится. Гликерия знала да подмастерье. Фока проболтался? Или подкупили его?

Перво-наперво надо с пола все убрать – это она и сделала. Аккуратно, боясь порезаться, собрала Нина осколки да дохлую мышь, увязала все в холстину потолще, вынесла во внутренний дворик, чтобы потом выбросить. Вино через щели в каменном полу ушло в землю. Оставшееся Нина собрала аккуратно соломой да старой тряпицей, вынесла тоже на двор. Плеснула водой на пол, чтобы остатки яда смыть, воду веником выгнала за порог, холстиной вытерла. Вымыв руки, подошла к столу, задумалась.

Сейчас бы к Гидисмани сходить, проведать его, да страшно. После такого сна Нина боялась из аптеки выходить. Надо пока хоть снадобья приготовить, авось за это время мысли и поулягутся. Не до заказов сейчас, но делать надо. Да и Аглае никто, кроме Нины, не поможет.

Аптекарша торопливо достала порошок корня, что может отравление аконитом вылечить. Не дай бог, пригодится. Ведь если яд украли, кто знает, куда его еще добавили, да кого отравить решат. Нина быстро отмерила порошок, залила водой, поставила на печку, разожгла угли. Неправильно, конечно, но ждать, пока вода сначала закипит, терпения не было.

В дверь тихонько постучали – подмастерье прибежал пораньше сегодня. Нина открыла, втащила его за руку внутрь, захлопнула дверь. Мальчишка вытаращил на нее глаза да тут же скривил плаксиво губы. Видать сразу понял, что ничего хорошего от всклокоченной хозяйки сейчас ждать не придется.

– А ну, рассказывай, кому говорил, где я сундук с ядовитыми растениями держу!?

У него задрожали губы. Поведал он, как в день, когда отравленного мальчишку на берегу нашли, бегал к стене посмотреть. Тело к тому времени уже убрали, а люди все толпились, судачили. Кто-то приходил, кто-то уходил. Какой-то лодочник сказал, раз аптекаршу позвали, значит, она и виновата. Горожанки тогда на него зашумели, мол, какая женщина мальца травить будет, это же совсем без сердца быть надо. Ежели только продала извергу какому. А Фока и заявил тогда, что не такая она, эта аптекарша, чтобы яды абы кому продавать. Что они у нее все на учете да спрятаны. А кто-то из толпы позади спросил, где же она их прячет. Фока и ответил, что в кованом сундучке под замком. И не торгует ими, а только в притирания и мази использует. Но тот лодочник, обозленный, что его перебили, дал мальчишке подзатыльник да из толпы и выгнал.

Нина, слушая его сбивчивый рассказ, чуть не взвыла от отчаяния. Подмастерье совсем напугался, полез под стол прятаться, она его едва успела за тунику схватить.

– А теперь хорошенько подумай да вспомни, что за человек тебя спросил. Как выглядел, как был одет?

– Не видел я, как он выглядел, оборачиваться на голос не стал… Но с той стороны пахло хорошо, как от богатых клиентов пахнет, только не так сильно. Как разведенной розовой водой и чем-то еще, что я не знаю. И голос… я сначала подумал, что женщина спрашивает, а потом все-таки, что мужчина. Странный такой голос.

Фока всхлипнул и забился в угол.

– Прости меня, госпожа. Я и неуклюжий, и глупый. Одни тебе от меня хлопоты.

Нина махнула рукой.

– И что мне теперь с твоим «прости» делать прикажешь?! Вчера кто-то в аптеку залез да яд украл. И меня отравить хотел, а я, вишь, вина налила… – Нина всплеснула руками. – Забыла совсем!

Крепко схватив за локоть она потянула мальчишку к выходу:

– Беги сейчас к Гидисмани, узнай потихоньку, как дела у них, как почтенный аптекарь себя чувствует. И если беда, то беги сразу сюда. Понял?

Нина вытолкала подмастерье за дверь, наградив напоследок подзатыльником за болтливость. Подвязала волосы платком да, чтобы ожидание не тянулось, села травы смешивать. Задумалась. Голос странный, запах как от богачей. Верно, евнух. Туника Василия не шла из головы. И ведь он бывал у нее в аптеке не раз, знал, наверное, что где хранится. Нина отгоняла эту мысль, но она опять и опять мельтешила, возвращаясь.

Фока обратно быстро прибежал, сказал, что у Гидисмани все нормально. Он еще слаб, но жив, здоров, на