Надежда Салтанова

А в чаше – яд

А в чаше – яд

Н.Салтанова

Глава 1

Вех ядовитый растет кустами высокими да широкими. Стебель прямой, жесткий, а внутри пустой. Листочки тонкие, острые, на перышки похожи. Цветы белые, мелкие, собраны в одну плоскую шапку, размером чуть меньше ладони. Разветвляется сильно.

Самая ядовитая часть – корень да его смола. Корень крепкий, с кулак шириной, а ежели разрезать, то с разделениями, где смола собирается. При отравлении начинает сперва голова болеть, затем корчи начинаются, рвота, пена на губах. Помочь можно солью с золой, но только если дать сразу и если невелико количество яда съедено.

Из аптекарских записей Нины Кориарис

Поднявшееся солнце позолотило гавань. Сквозь утренний туман проступили очертания городской стены Константинóполя; камни, покрытые соляными разводами, засохшими водорослями, птичьим пометом. Волны, шелестя, едва касались берега, оставляя за собой ошметки пены. Среди больших валунов, на сырой от росы гальке обозначилась маленькая скрюченная фигурка.

***

Утро у Нины началось рано. Проснулась она еще до рассвета, пыталась уснуть опять, да не шел сон. Промаявшись так до первых лучей, поднялась, наскоро помолилась. Вышла во внутренний дворик, где под навесом были расставлены узкие столы для сушки корений, сверху натянуты веревки для трав. Надо раскладывать все опять — на ночь она прятала растения в дом от ночной росы. Нина достала скатанные рулоны холста, расправила на столах, проверила сколько надо еще сушить лавровый лист и золототысячник, разложила аккуратно. Вдохнула горьковатый запах, пробежалась пальцами по сморщенным желтым цветочкам и вошла обратно в дом, на ходу подбирая свои непослушные кудри и завязывая в платок.

Выпив яблочного настоя с чабрецóм и перекусив парой запеченных с вечера яиц, аптекарша принялась за работу. Солнечные лучи уже заглядывали в окошко, переливаясь радугой на склянках и венецианских флаконах, когда раздался шум, быстрые шаги, стук в дверь.

– Случилось что? — всполошилась Нина, по привычке хватая холщовую суму со снадобьями да набрасывая на голову мафóрий1, без которого порядочной женщине на улице показаться нельзя. Распахнула дверь, заслонила ладонью глаза от солнца. Перед ней стоял запыхавшийся молодой стратиóт2 из городской охраны. Видать всю дорогу от стены бежал.

– Нина-аптекарша, ты? — спросил.

Вглядевшись внимательнее, Нина отметила потерянное выражение лица, и в груди у нее похолодело от неприятного предчувствия.

– Что случилось-то? — наскоро запирая аптеку, спросила она.

– Там… мальчик. У стены. Мертвый.

Нина, охнув, на мгновение замерла, повернулась к принесшему страшную весть. Прижала ладонь к губам.

– Мальчик?! — прошептала.

Молодой воин только грустно развел руками и отвел глаза, губы его дрогнули. Перекрестившись, Нина севшим голосом выдохнула:

– Веди. Да рассказывай подробнее.

– Мальчик, худой, лет десяти. Синий весь какой-то. Вызвали сикофáнта3. Он сказал, врачеватель тут не поможет. Пусть позовут аптекаря. Декарх4 велел мне тебя привести. Сказал, ты разберешься. — Стратиот говорил отрывисто, все еще пытаясь отдышаться.

– Мальчик-то чей? — ком в горле мешал говорить. Слова с трудом проталкивались через подрагивающие губы.

– Да вроде подмастерье из кузницы. Руки у него в ожогах, фартук кожаный. Видать, послали заказ отнести, а он вот…

– Что сикофант говорит?

– Да ничего такого, что при почтенной женщине повторить можно. Поминает всех, и стражу, и аптекарей, и кузнецов… А мы-то чем виноваты? Ночью штормило, ничего не слышно было. А утром… вот…

Солнце уже пекло немилосердно. Нина со спутником старались держаться в тени, под портиками домов, что в районе гавани встречались все реже. Нина запыхалась, вытирала лоб покрывалом. Жаркая весна в этом году выдалась. Сквозь домашние сóкки5 Нина чувствовала подошвами нагретые камни улицы.

У стены собралась уже небольшая толпа, говорили вполголоса, кто-то всхлипывал. От городского рва доносилась вонь нечистот. С берега пахло рыбой, гниющими водорослями, оставшимися после зимних штормов. Ноги вязли во влажном песке.

Нина и ее спутник подошли к столпившимся. Люди, тихо переговариваясь и поглядывая на Нину, расступились перед стратиотом. Он подошел к грузному мужчине с восковой табличкой в руках, склонился:

– Почтенный Никóн, я привел аптекаря.

Нина тоже сдержанно поклонилась.

– Господь в помощь, — сказала.

Сикофант повернул к ней бледное лицо с сероватой кожей и набрякшими веками, поморщился:

– Хорошо бы… ты, что ль, аптекарша?

Нина кивнула.

Сикофант молча на нее смотрел. Под неприязненным его взглядом Нина нервно заправила локон, выбившийся из-под мафория. Красавицей себя назвать она никак не могла. Худа, чернява, одно богатство и было – волосы, да и те прятала. Хоть и говорила ей подруга, что она ликом на мраморные статуи похожа, Нина знала, что не привлекательна. А потому с людьми держалась строго и скромно, но без подобострастия.

Сикофант нахмурился, видать не по нраву ему пришлась аптекарша. Нина отметила для себя его покрасневшие глаза, напряженное выражение лица, неприятный запах изо рта, когда он раздраженно выдохнул. Видать и позавтракать не успел, а тут еще и мальца убили – не с чего ему в такое утро аптекаршу привечать.

Нина торопливо наклонилась над худеньким тельцем, скрюченным, со сведенными судорогой пальцами рук и ног. Лицо было прикрыто тряпицей. Отведя грязную ткань в сторону, она неслышно ахнула и, опустившись на колени, зашептала молитву. Пока шептала, да осматривала, да принюхивалась, вплетала слова «лицо синюшное», «пятна на шее», «на губах кровь», «худенький-то какой, Господи, упокой душу его», «мучился, бедный». Быстро глянула на камни, островками подступающие к городской стене.

Поднявшись с колен и вытерев украдкой слезы, обратилась к сикофанту:

– Я тут помочь не могу, почтенный. Отравили ребенка, нехристи, чтоб им такой же смертью умереть.

– Уж без тебя догадался, что отравили. Чем, рассказывай? Да где этот яд купить можно? – он не отводил глаз от аптекарши.

Понятно, к чему разговор, только Нине скрывать нечего.

– У меня такого яда не покупали, – отрезала она. – Кто еще его продает – не знаю, может, и гости заморские привезли. Местные-то законы ведают, нет таких смелых среди аптекарей, чтоб поперек указов идти.

– Да вам, торгашам, законы что птичий свист, лишь бы загребать поболе. Да и откуда ты, женщина, законы знаешь? Вот, первая прибежала – видать, хвост горит.

– Да ты же сам за мной послал!

– Я за тобой не посылал, я велел привести аптекаря. А ты кто? Глупая баба, одни притирáния да помады на уме. Слыхал я про тебя. Сама небось продала яд кому да и забыла. Так ведь?! – последнюю фразу он почти выкрикнул, подавшись к Нине. Та отшатнулась.

– Господь с тобой, меня позвали, что ж я, отказываться буду. А позвали меня потому, что аптека моя ближайшая к гавани. Да декáрх Леóнтий меня знает хорошо…

– Ох, молчи лучше, – рявкнул Никон. – От вас, женщин,