Джерард вскочил и захлопнул альбом.

– Спасибо, я успел поймать эту позу.

Он шагнул к тому месту, где она стояла, и, игнорируя их взаимную уязвимость, чрезмерную чувствительность и это странное сердцебиение, поднял ее с места. Сжал руку и обернулся посмотреть, кто нарушил их покой. Это оказался не Барнаби. И не садовник, обладающий такой необычайно уверенной походкой.

– Джордан, – пояснила Жаклин, словно поняв причину его настороженности.

И действительно, перед ними появился Джордан: каштановые волосы по-модному взъерошены, фигуру облегает модный фрак, по мнению Джерарда, даже чересчур модный. Джордан ступил на каменное возвышение, выпрямился и увидел их.

Сразу стало понятно, что он их не искал, и все же на лице не отразилось ни малейшего удивления, – обычная капризная гримаса, но по мере приближения Джордана у Джерарда сложилось впечатление, что его раздражало само их пребывание в саду, а вовсе не тот факт, что они были наедине.

Жаклин попыталась высвободиться, Джерард послушно разжал пальцы.

– Добрый вечер, Джордан.

– Жаклин, – кивнул тот. – Деббингтон. Рад встрече.

Джерард ответил кивком:

– Фритем. Ищете лорда Трегоннинга?

Странно, если это так, поскольку Джордан шел не со стороны дома.

– Нет-нет ... просто хотел прогуляться. Я часто бываю здесь. Нам с Элинор давно разрешили здесь бывать. А вы? – спросил он, показывая на альбом. – Приступили к портрету?

– Совершенно верно.

– Неплохо, неплохо. Чем скорее он будет написан, тем лучше для всех.

Замечание, как тон, так и слова, показалось Джерарду двусмысленным. Он взглянул на Жаклин, но ничего не смог прочесть в ее лице: внутренний барьер уже был па месте. Никаким домыслам Джордана не дозволялось коснуться ее, и все же она утверждала, что именно он был одним из немногих, веривших в ее невиновность.

– Ну что ж, – пробормотал Джордан. Жаклин не давала ему никаких поводов задержаться. Да он, кажется, и не хотел. – Пожалуй, я вас оставлю. Не стоит мешать столь важной работе.

И, снова кивнув обоим, направился в сад, к северной площадке обозрения.

Джерард повернулся в ту сторону, откуда он пришел.

– Как он добрался сюда?

Сдержанность Жаклин растаяла просто на глазах.

– Пешком. Мэнор находится в соседней долине, и, хотя по дороге идти довольно долго, есть путь короче. Стоит перевалить через тот гребень ... – она кивнула на южный гребень, граничивший с садами, – и до бокового входа в Мэнор всего десять минут ходьбы. Есть там тропа, которая ведет через лес к саду Дианы.

– И он часто появляется здесь?

– Собственно говоря, сама не знаю. Сады так велики, что в них можно легко затеряться.

– Хм ...

Джордан прошел сквозь деревянную беседку и исчез в саду Диониса.

Джерард смерил взглядом западный горизонт, отметил, что солнце спустилось совсем низко, и покачал головой:

– Давайте попробуем сад Посейдона. Вода на закате становится совершенно необычным элементом пейзажа.

Как и вчера, он устремил взгляд на то место, где ручей, вытекающий из сада Ночи, оказывался на свету и каскадом падал с пологих каменных ступенек, чтобы влиться в узкий прямоугольный пруд. Похоже, он нашел идеальный фон.

Теперь, когда он знал, чего должен добиться своим портретом, в душе не осталось ни капли сомнения. Он напишет портрет в мастерской, но фон, на котором она будет стоять, останется именно таким.

– Сядьте на берегу пруда, – потребовал он.

У подножия каменных ступенек вода собиралась в канал и далее текла в пруд по желобу.

Жаклин молча направилась к берегу, и Джерард с облегчением отметил, как естественны ее движения. Ни малейшего следа неловкости.

– Вот так? – Она грациозно опустилась на каменную плиту, рядом с желобом.

– Идеально, – улыбнулся он.

Вот оно: золотистый свет заходящего солнца отражался от поверхности пруда и окутывал ее мягкой позолотой. Кожа девушки словно лучилась сиянием, волосы переливались всеми оттенками красного и каштанового. Даже губ коснулась некая загадка, а в глазах ... в глазах таилась мечта.

В душе Джерарда что-то замерло; она смотрела мимо него, на долину, в золотистое сияние. И выражение ее лица ...

Не успев додумать, он стал рисовать. С бешеной скоростью переносил на белую страницу все, что сумел увидеть в это короткое, ослепительное мгновение. И сразу понял, когда должен остановиться, потому что всего одна линия могла все испортить. Перевернул страницу и поднял глаза, держа карандаш наготове.

– Что дальше? – с любопытством поинтересовалась она.

– Оставайтесь на месте.

Дальше ему предстояло зарисовать первый эскиз необходимого фона. Нижний вход в сад Ночи, арка из темно-зеленых листьев и лоз, за которыми прятались темные тени, высилась за спиной девушки, шагах в десяти. Но перспектива в руках художника становилась необходимым инструментом, орудием. На готовом портрете она будет стоять в этой арке: сад Ночи – идеальный символ того, что держит ее в плену. Того, что она так стремится избежать. Плена, из которого ее освободит портрет. Прямоугольный пруд ляжет у ног, отражая свет, падающий на нее, символизируя побег из тьмы на свободу. На солнечный свет.

Идеально.

Сущность сада Ночи возродилась к жизни под его карандашом, воссозданная уверенными движениями пальцев.

Закончив и проверив свою работу, он остался доволен. Более того, тронут: впервые он попытался совместить свои творческие устремления как любителя готических пейзажей и мастера, стремившегося запечатлеть людей и их эмоции. Он не стремился к этому сознательно, но сумел достичь почти недостижимого, и теперь ему не терпелось глубже вникнуть в проблему.

Перевернув очередную страницу, он окликнул девушку:

– Расскажите о своей матери.

– Маме?

Жаклин уже усвоила, что не стоит смотреть на него прямо, и поэтому продолжала оглядывать долину. Немного помолчав, она начала:

– Мама была очень красива ... и довольно тщеславна, зато полна жизни. Она действительно наслаждалась каждым днем и, если просыпалась и впереди ждал пустой день, устраивала пикник или какую-нибудь импровизированную вечеринку. Да, она походила на бабочку, но счастливую, веселую, опьяненную радостью и очень добрую, так что ...

Он позволил ей говорить, но при этом наблюдал и выжидал нужного момента, чтобы спросить:

– А когда она умерла?

Лицо девушки мгновенно изменилось. Он увидел, как печаль вуалью окутала тонкие черты, отсекая счастливые воспоминания. Увидел боль от потери не только дорогого человека, но от потери в более широком смысле: потери невинности, доверия, ощущения безопасности мира, в котором она существовала.