Он вернул нам зеркало, потом снова откинулся на подушки, закрыл глаза и задышал ровно и спокойно, как будто заснул. Мы собрались уже опустить жалюзи и уйти, но дедушка вдруг открыл глаза.

— Ах, это вы ребятки, — проговорил он, словно мы только что появились из ниоткуда. — Вот какие дела: я лежал тут и думал, не принесете ли вы мне букетик настурции. А еще — стакан морской воды и ветку крапивы побольше.

— Зачем тебе?

— Хочу их вспомнить, — объяснил дедушка. — Понимаете, тот чертов камень, который я швырнул с обрыва, унес с собой много чего в придачу: запахи и вкусы, воспоминания и все такое.

— Воспоминания о чем? — не понял Перси.

— Ну, это вам еще не понять — умишка маловато, — сказал дедушка. — Ну же, возьмите рабочие перчатки и живо за дело!

И он махнул рукой, отсылая нас прочь.

— Но возвращайтесь поскорее.

— Куда это вы? — спросил папа. Он сидел в шезлонге у крыльца.

Последнее время он всегда отрывался от кроссворда, когда мы пробегали мимо.

— Дедушка попросил принести ему стакан морской воды, — объяснил я.

— Теперь ему еще и морская вода понадобилась! Знаете, что я нашел вчера у него на балконе?

— Нет.

— Ящик для обувных щеток. Догадайтесь, что в нем было? Улитки и черви! Совсем из ума выжил!

— Это мы их туда запустили, — признался Перси. — Хотели спасти божьих тварей.

— Похвально, что вы пытаетесь выгородить дедушку, — сказал папа, — но все же его лучше было отправить в больницу.

И он снова погрузился в кроссворд, а мы помчались к берегу и там, балансируя на мокрых камнях, наполнили стакан морской водой. На обратном пути мы прошли мимо погреба — там были самые густые заросли крапивы. Мы сорвали здоровенную плеть, а потом отправились за настурцией.

На тропинке нам повстречался Классе, он хотел нас проведать.

— Ну что, Уффе, как настроение? Получше?

— Да нет вообще-то.

— Тогда я, пожалуй, зайду через пару деньков.

И ушел. А мы сходили на огород, сорвали несколько цветков[9]и принесли всё дедушке.

— Вот спасибо! — обрадовался он.

— А что ты теперь будешь делать? — спросил я.

— Цветы я понюхаю, — сказал он.

Дедушка уткнул в красно-желтый букет свой большой нос и вдохнул с такой силой, что лепестки засосало в ноздри. Раз, и еще раз.

— Значит, вот как они пахнут, — пробормотал он. — Совсем не плохо!

Потом взял стакан с морской водой. И тоже сначала понюхал, а потом отпил большой глоток, пожурчал в горле и проглотил. Поморщился и стал отплевываться. Даже послал нас на кухню почистить его зубной протез, чтобы избавиться от противного, вкуса.

— Тьфу! Тьфу! — плевался он. — Ну и гадость!

А под конец дедушка надел рабочую рукавицу, взял крапиву и шлепнул себя по руке.

— А-а-ой! — завопил он. — Жжется! Как я и ожидал.

— Знаю, — сказал я. — Хочешь, принесу уксус и вату?

— Ладно, давай, если хочешь, — согласился дедушка.

На этот раз настал мой черед лечить дедушку.

— Ну как? — спросил он, пока я мазал его крапивные ожоги. — Сердце-то всё болит?

— Да, — признался я.

— Знаешь, если один человек не может полюбить другого — это не его вина. Поэтому надо стараться не влюбляться в тех, кто не сможет ответить тебе взаимностью.

— Да я знаю. Но как тут угадаешь?

— Верно, — кивнул дедушка.

Потом он поудобнее устроился на своей койке, накрыл живот одеялом, на подушку положил настурции и стал ждать, когда отрастет борода. Мы с Перси уже было собрались улизнуть потихоньку и пойти купаться, но тут дедушка вскинул руку в рабочей рукавице.

— Передайте привет генералу Карру, ребятки! — велел он.

Прошло несколько дней. Мы сидели на белой садовой скамейке и чистили картошку. Я — своей финкой, а Перси — складным ножом. Мы сами ее накопали, и теперь коричневые клубни отмокали в ведре с морской водой, чтобы глина отвалилась. С непривычки чистка картофеля давалась нам нелегко.

Раньше мы всегда варили картофель в мундире. Но после того как дедушке в ноги ударила молния, он требовал, чтобы картошку чистили.

Кастрюля медленно наполнялась белыми очищенными картофелинами.

— Смотри-ка, эта похожа на генерала де Голля, — сказал я.

— А эта — на Лекса Лютора, — подхватил Перси, указывая на круглую уродливую картофелину.

И впрямь одна была похожа на француза, а другая — на злейшего врага Супермена.

Так мы развлекались. Придумывали, на кого похожи картофелины. Потом пришел дедушка. Он ходил на скалу, чтобы поднять флаг.

— Не перетрудитесь, ребятки, — сказал он.

— Да нам даже нравится, — ответил Перси.

— Ну, есть занятия и поинтереснее, — сказал дедушка.

Его было не узнать. Он стал бодрее и веселее — не то что прежде.

Он снова ожил. Ходил повсюду и даже, казалось, перестал сутулиться. Он заделался щеголем — носил теперь жилетку и шляпу. А вот очки надевать отказывался, поэтому иногда забредал не туда. Но нисколечки из-за этого не огорчался.

— Кто не сбивается с дороги, тот никогда ничего не находит, — считал он.

Однажды он забрел к сапожнику, который жил за лугом. И по этому случаю заказал себе новые кожаные сапоги со скошенными каблуками и прошивкой на голенищах — ничего подобного в поселке не видывали. Да еще заплатил вперед, не торгуясь.

К тому же теперь он то и дело вставлял в свою речь английские словечки.

— Готфрид, иди домой! — позвала бабушка — она волновалась за него.

— Любимая зовет, — подмигнул нам дедушка. — See you later, boys[10].

И приложил два пальца к полям шляпы в знак приветствия. Но прежде чем зайти в дом, провел на ходу рукой по подбородку — проверить, в порядке ли борода. Все было как надо. Щетина уже отросла и была совсем белая.

— Soon, — пробормотал он. — Very soon[11].

Дедушка ушел, а мы с Перси продолжили молча чистить картошку.

Не знаю, о чем думал Перси. А я размышлял о том, с какой заботой стала бабушка относиться к дедушке в последнее время. Потом мысли мои как-то незаметно перескочили на Пию. Вот бы и она ко мне переменилась!