Поэтому остались ночевать экипажем в самолёте под прикрытием пехоты. А нас с Дитерихсом пригласили в гости к местному полковому начальству. Отказываться не стали, почли за честь. Единственное, так это Игнат да Семён нас, то есть меня, сопроводили. Ну а там, как водится, пришлось испробовать местного вина (откуда у турок вино? Они же вроде бы как не употребляют?) и вволю почесать языками.

Назад возвращались в хорошем настроении, делились между собой впечатлениями о гостеприимстве хозяев, вспоминали услышанные местные новости. Расслабились. Уже и силуэт самолёта в ночи показался.

— Полковник Грачёв? — откуда-то спереди появилась рослая чёрная тень.

— Так точно, — ответил, пытаясь вглядеться и рассмотреть незнакомца.

Игнат придержал меня рукой, шагнул вперёд, закрывая собой. Ещё успел услышать змеиный свист вылетающей из ножен шашки, рванулся рукой к револьверу, и темнота вокруг меня завертелась в разноцветных пятнах и кругах.

Лапаю кобуру и не могу нащупать клапан, а круги вертятся всё быстрее и быстрее, и почему-то грохочут и грохочут, сталкиваясь между собой. Ещё успеваю распознать в этом грохоте частые выстрелы, когда что-то сильно и больно бьёт сначала под колени, затем жёстко в спину, в поясницу, а потом по лицу. Громче выстрелов хрустит сломанный нос, сверкающим калейдоскопом мельтешат очередные цветные круги перед глазами. Боль такая, что забываю обо всём остальном, и сознание милосердно покидает меня. Не хочу! Цепляюсь за его крохотные остатки, за боль и какой-то шум над головой, выныриваю из плавающего состояния и успеваю каким-то образом осознать, что уже валяюсь на земле. Царапаю пальцами всё-таки нащупанную кобуру, тяну за язычок клапана, сжимаю рукоятку револьвера и новая вспышка боли уже в пальцах руки. Тупой очередной удар по голове я успеваю понять и ощутить в полной мере, потому что нос снова влипает в твёрдую безжалостную землю. Очередная вспышка боли и вот теперь-то уже точно… Всё!

Задыхаюсь. Воздуха не хватает. Пытаюсь втянуть в себя хоть чуток, выворачиваю голову в сторону, потому что лежу, уткнувшись лицом, а значит и ртом в какие-то пыльные и душные тряпки. Тела не чувствую, нет его у меня, есть только голова, которую сейчас, в этот миг, обязательно нужно отвернуть в сторону. Чтобы жить дальше. И жизнь сейчас измеряется в этих вдохах. Ну же? Есть! Получилось.

Получилось! Но эта успешная попытка вдохнуть и повернуть голову такой ослепительной вспышкой боли полыхнула в башке, что я, наконец-то, начал что-то соображать. Когда чуток отпустило.

Так, лежу лицом вниз. Болит у меня всё лицо, а пуще всего нос. А-а, понятно. Вспомнил. Мне же как раз по нему и прилетело! Поэтому в горле всё и пересохло, потому что нос забит и дышать приходится ртом. С этим разобрался. И лежу я в каком-то мешке, потому как темно и пыльно. И грубая колючая дерюга под щекой. Руки… Вот они где, мои родные. За спиной. Связаны крепко. Как только про руки начал думать, так они сразу и заболели. У-у, хоть вой, так болят. И это я ещё про остальное тело не вспомнил… А надо… Да ещё сверху тяжесть какая-то непонятная давит.

И лежу я на… Телеге? Движущейся притом. Потому что другого объяснения всему тому, что слышу и ощущаю придумать не могу. Ассоциации у меня такие. И здесь не «скрип колеса», нет. Колёса, вопреки расхожему мнению, у хорошего хозяина никогда скрипеть не будут. Вот погромыхивать железными ободами на любой неровности, это могут. Потому как не подрессоренные они и любая неровность сразу же передаётся на деревянный короб. А подо мной явно дерево, доски. Вот эти доски как раз и могут поскрипывать, что они и делают периодически на ухабах той дороги, по которой меня куда-то везут. И позвякивает сбруя, лошадиные копыта глухо по земле топают. А вот запахов я разбитым носом никаких не чувствую, потому как я им даже дышать не могу.

Пить ещё хочется. Горло пересохло и язык распух, не пошевелить им во рту. И слюней уже нет. Только непонятный сип и смог выпихнуть из груди. И никто меня не услышал. И моего слабого трепыхания не заметил.

Раз куда-то везут, значит я им живым нужен. Иначе бы там, на месте, и убили.

В очередной раз, уже не помню в который, очнулся, или вывалился из забытья, потому что пол подо мной перестал качаться и трястись.

Только понял, что меня вздёрнули в воздух и тут же брякнули о землю. Хорошо хоть не лицом – сначала приложился пятой точкой о твёрдое и только потом завалился на бок. В покое не оставили – приподняли, мешок развязали, сдёрнули. На удивление, голова спокойно перенесла это перемещение, не вспыхнула болью. Слава Богу, сотрясения нет. Без мешка сразу стало легче дышать. Да и вообще стало легче. Осмотреться можно, чтобы хоть что-то понять.

Вечер или ночь? Ещё не совсем темно, кое-что видно. Поэтому не приходится щуриться от света. Да это просто луна так ярко светит. И ещё свет от костра помогает что-то видеть. Значит, ночь.

Развязывают руки, сажают спиной к колесу (угадал с телегой), подносят ковш с водой. Самостоятельно удержать его не могу, поэтому мне никто его в руки и не даёт. Поят сами. Подносят, тянусь ртом, а ковш от меня всё дальше и дальше. Издеваются, сволочи! Поднимаю руки, плевать, что удержать не смогу, так хоть придержу, не дам отодвигать.

Жадно хлебаю, язык не ворочается, поэтому первые глотки выливаются на подбородок и стекают вниз, на грудь. Слышу тихий, но злорадный смех вокруг, но мне как-то по барабану, не до этого смеха мне сейчас. Мне бы как-нибудь извернуться и всё-таки напиться. Но на слух количество смеющихся зафиксировал.

Получается извернуться и приспособиться. Или те первые капли влаги смогли размочить иссохшийся рот и язык. Хлебаю с жадностью, но после первых же удачных глотков ковш от меня отбирают. Тянусь за ним руками, и тут же ударяюсь спиной о колесо после жёсткого толчка ногой в грудь. Не удерживаюсь и заваливаюсь на бок, на землю. Ладно. Помогаю себе руками, сажусь прямо под ещё одну тихую вспышку смеха.

Как только такими руками ковш умудрился придержать? Только сейчас кисти потихоньку болеть начинают, чувствительность возвращается. А локти-то как ломит. Ох, чую – скоро ждут меня незабываемые болезненные ощущения, когда кровообращение начнёт восстанавливаться.

Подходят двое, в простых рваных одеждах. Но сразу как-то понятно – ни капли не крестьяне. Морды холёные, повадки звериные, двигаются плавно, словно с места на место перетекают. Снимают путы с ног. Вздёргивают меня вверх, ставят вертикально. Ждут, когда начну твёрдо стоять. Какое там твёрдо, у меня ноги так же как руки затекли!

Толкают вперёд. Шагаю, ноги не держат, подкашиваются и я валюсь лицом вперёд. Точнее, складываюсь. Сначала бухаюсь на колени, потом сгибаюсь в поясе. Но уже успеваю подставить руки. Только они пока ещё слабые, поэтому только немного смягчают удар о землю. Снова со стороны довольный тихий смех. Клоуна нашли! Развлекаются! И ничего ведь не сделаешь! Поэтому терплю, ворочаюсь, пытаюсь подняться самостоятельно. Не успеваю, меня снова подхватывают, приводят в вертикальное положение и вновь сильно пихают в спину. Недавний издевательский смех всё ещё звучит в голове, не хочу его повторения, поэтому изо вех сил перебираю ногами, стараюсь удержаться и не завалиться лицом вперёд. Удержался. Да и эти мои барахтанья и наклоны уже помогли – ноги начинают подчиняться и работать.