Марина так и не смогла прийти к выводу, пользой или вредом обернулось ее детское любопытство для Рузанны. Ворочаясь на жестком монастырском ложе, девушка то закрывала глаза, пытаясь уснуть, то открывала их и смотрела на звезды, светившие в маленькое окошко под потолком. Дыхание Рузанны было сонным, ровным, и Марине подумалось: «Она спит как человек со спокойной душой, а я…» Девушка тяжело, прерывисто вздохнула, и в следующий миг услышала встревоженный голос Рузанны:

— Что такое? Тебе нехорошо?

— Ах, Рузанна… ты не спишь? — невольно смутилась Марина.

— Просто у меня очень чуткий сон. А ты почему не спишь? Может, у тебя что-нибудь болит?

— Душа болит, а больше ничего, — прошептала Марина. — Мысли и сомнения не дают покоя…

— Если хочешь — расскажи, облегчи душу. Хотя… какие в твои годы могут быть мысли и сомнения? Только любовные. А в этом деле я тебе не советчик.

Голос монахини звучал глухо, сурово. А Марина вдруг ощутила, что если сейчас, сию минуту, не расскажет Рузанне всей правды, то потом и вовсе никогда не сможет и будет всю жизнь терзаться сомнениями. Темнота скрывала лица собеседниц, и сейчас Марине легче было говорить, чем днем, встречаясь взглядом с Рузанной. Девушка собралась с силами и выпалила на одном дыхании:

— Я хочу, чтобы ты знала: это все из-за меня, я тогда случайно подсмотрела за тобой и Григором, а потом ко мне в спальню пришла мать и я ей рассказала, а она побежала за Андроником. Я была маленькой и ничего не понимала, но я никогда не желала тебе плохого, я тебя любила, но прости, что так получилось…

На несколько мгновений в келье повисло тяжелое молчание. Марина прислонилась к стене за топчаном и, боясь пошевелиться, ждала, что скажет сводная сестра. В тусклом ночном свете девушка скорее угадала, чем увидела, что Рузанна приподняла голову с подушки и села на своем узком ложе, обхватив колени руками.

— Тебе не за что просить прощения. — В полночной тишине голос Рузанны звучал отчетливо и спокойно. — Не ты совершила преступление, а я. Ты же просто была невинным орудием в руках провидения. Кто-то должен был вовремя меня остановить и привести к покаянию. До сих пор я не знала, что тебе все известно, но теперь… теперь мне совестно перед тобой. Забудь ту, грешную, Рузанну. Я теперь другая.

— Но я не могу забыть, какой ты была доброй и веселой! И Григор тоже. Наверное, вы с ним не так уж виноваты, это рок. Теперь Григора нет, а ты…

— Молчи! — прервала ее Рузанна глухим голосом. — Не вспоминай то, что было в прошлой жизни. Сейчас я живу другими, высшими интересами. И, поверь, я чувствую себя счастливой, угодной Богу и нужной людям.

— Спасибо, что не сердишься на меня, Рузанна. А я так часто испытывала угрызения совести, когда думала о тебе. Ведь, если бы я тогда не рассказала матери, ты бы, наверное, одумалась, рассталась с Григором, и никто бы не узнал о твоей… ошибке, ты бы продолжала жить в родном доме. Но я была слишком маленькой, глупой и любопытной…

— Тебе не в чем себя корить.

— Знаешь, я думала, что никогда не решусь рассказать об этом. А теперь словно камень с души свалился. Но все равно я чувствую какую-то невольную вину и хотела бы сделать для тебя что-то хорошее, чем-то помочь. Скажи, что я могу? Наверное, часть состояния Андроника должна принадлежать тебе, и я напомню матери…

— Нет, я не хочу втягивать тебя в мирские тяжбы, — прервала ее монахиня. — Но если желаешь добра моей душе — будь твердой в вере и почаще ходи в церковь Святого Стефана.

— Я и так часто туда хожу, мне нравятся тамошние фрески, особенно «Евхаристия». — Марина вспомнила, что именно возле этой фрески едва не столкнулась с Донато. — И еще в церкви Святого Стефана часто бывает отец Панкратий — очень мудрый священник. Он строгий, но добрый и дает мне читать книги.

— Это хорошо, что ты знаешь отца Панкратия, — тут же откликнулась Рузанна. — Он один из лучших священников Кафы. Если хочешь радости для меня и пользы для себя — слушайся его во всем. Обещаешь мне это?

— Обещаю, клянусь! — с готовностью заверила Марина.

— Не забывай о данном слове. Отец Панкратий просветит тебя и научит добрым делам. А теперь спи с легким сердцем и спокойными мыслями, сестра. Это говорю тебе я — не грешная мирянка Рузанна, но инокиня Руфина.

Марина улыбнулась, чувствуя, как смятение уходит из ее души, и, облегченно вздохнув, погрузилась в крепкий сон без сновидений.

Она проснулась перед рассветом, когда солнце еще не взошло, но небо на востоке уже посветлело. Утренняя прохлада заставила девушку натянуть на себя одеяло, сбившееся в сторону во время сна. Несколько мгновений она лежала неподвижно, прислушиваясь к легкому дыханию спящей Рузанны. Потом в монастырском дворе раздался резкий, но быстро смолкнувший собачий лай, приглушенные голоса и еще какие-то неясные звуки. Повинуясь природному любопытству, Марина быстро поднялась с топчана, сделала два шага к двери и, открыв ее, выглянула во двор. В предрассветном сумраке предметы казались еще темными, но очертания их просматривались четко. Возле часовни Марина увидела настоятельницу, беседующую с двумя священниками. Чуть поодаль стояла повозка, запряженная парой лошадей, возле которых хлопотал кучер. Настоятельница и священники беседовали приглушенными голосами, и в утренней тишине их речь хоть и была слышна, но звучала неразборчиво, как отдаленный гул. Потом один из священников, поклонившись, отошел к повозке, а другой — он, видимо, был старшим — вынул из-под полы своего одеяния плотно скрученный свиток и протянул его матушке Ермионе. Когда, обменявшись поклонами с настоятельницей, старший священник на мгновение повернул голову, девушке показалось, что это не кто иной, как отец Панкратий. Она уже готова была кинуться вслед за ним и окликнуть его, но тут сзади ее схватила за плечо крепкая рука Рузанны.

— Вернись в келью, пока тебя не заметили, — вполголоса потребовала монахиня и потянула Марину назад. — Негоже проявлять любопытство в обители.

Марина повиновалась, но, перед тем как скрыться за дверью, оглянулась и увидела, что священники сели в повозку.

— Рузанна, да ведь это же, по-моему, был отец Панкратий! — возбужденно прошептала Марина. — Почему мне нельзя было его окликнуть, встретиться с ним?

— Вряд ли это был он. Скорей всего, ты обозналась.

— Да? Но какое странное совпадение… Вчера, когда я молилась в церкви монастыря Сурб-Хач, мне тоже послышался голос отца Панкратия… Ты что-то знаешь, Рузанна, но не хочешь мне объяснить. Наверное, это связано с той тайной миссией, о которой ты говорила?

— Молчи! — Рузанна прижала палец к губам. — Если этот утренний посланец действительно был отец Панкратий, то он сам тебе все и расскажет, когда увидишь его в Кафе. И помни, что ты обещала мне во всем ему повиноваться.

— Я помню, но… если…

Марину вдруг снова посетила неясная мысль о том, с каким осуждением отнесется суровый отец Панкратий к браку православной и католика.