— Аглая… Глаша, ты — единственная, кто у него остался.

— Аты?

За стеной ухнуло, точно кто-то тяжело осел на пол.

— А меня больше нет. Я осталась… там.

— Ты нужна ему. Сейчас больше, чем когда-либо. Я никогда не смогу полюбить его так, как ты.

Серый не видел, как его мать подняла на сестру пустые тёмные глаза. Глаза, что когда-то, наверное, умели искриться любовью. Но никогда уже не научатся снова.

— Лучше бы никто не любил его так, как я. Спаси мальчика. От меня. Пока я ещё способна уйти.

Мама пахла… молоком. Агния не останавливалась, не оглядывалась. Шла вперёд, отмеряя стуком каблуков мгновения, с прямой спиной, ровным дыханием. Только сердце пропустило удар. Лишь один, и снова забилось спокойно.

Броситься на пол, обнять тёплые колени…

Тук-тук-тук.

Зарыдать, пряча лицо в складках материной понёвы…

Тук-тук-тук.

Завыть от боли и обиды.

Тук-тук-тук.

— Мама?

Агния медленно, намного медленнее, чем могла, притворила дверь и прошептала одними губами:

— Сынок…

Её руки были гладкими. Такими, словно не ей довелось убивать и умирать вместе с любимыми, прорываться через леса и болота, бежать от гончих и выживать там и так, как не должна женщина.

Тонкие пальцы путались в серых неровных прядях, а мужчина плакал, как ребёнок. Столько вопросов… Но имеет ли теперь значение хоть один из них? Важным остался единственный:

— Ты больше меня не оставишь?

— Никогда, Ратувог. Больше — никогда.

Агния ухватила сына за локти, подняла, заставив смотреть сверху вниз, провела ладонью по влажным щекам, обрисовала упрямую складку между бровей:

— Как же ты похож на отца…

— Нет, — тихо возразил Серый, — не похож. Никогда не был, как ни старался. Прости, прости меня! Я не смог защитить тебя, не сумел стать рядом с ним, плечом к плечу…

Твёрдые пальцы схватили подбородок:

— Ты станешь. Мы отомстим за него. За всех их. Вместе, — и тут же смягчилась, позволила ладоням огладить такое знакомое и такое чужое лицо, — мы теперь всегда будем вместе. А они получат по заслугам. Этот проклятый богами город по праву наш. И, если он не покорится, мы разрушим его до основания. Нужно только немного подождать, набраться силы. Ещё совсем немного…

Волк вдохнул, да так и забыл выдохнуть:

— Мама?

— Ты не должен был узнать всё так рано. Ещё пара лет и я бы бросила столицу к твоим ногам…

Серый пытался мягко отстраниться, вывернуться из цепких объятий, но Агния сжимала пальцы, усиливала когтистую хватку.

— Мама!

— Я буду пускать им кровь так же, как это делали они. Медленно. Наслаждаясь.

— Мама! — оборотень не выдержал, сорвал холодные материны руки. — Ты… Ты шутишь, верно? — голос выдавал не надежду. Отчаяние.

А Агния не понимала. Не смотрела, не видела, что маленький мальчик, жизнь которого была посвящена лишь одному — заслужить её любовь, — вырос. И научился думать сам. Думать и чувствовать.

Серый сделал шаг назад, к выходу.

— Ратувог? — женщина непонимающе развела руки: почему сын вырвался из её объятий?

— Ты же не для этого меня бросила?

— Ратувог…

— Это не моё имя!

Агния топнула ногой:

— Ратувог, немедленно замолчи и послушай!

— Это не моё имя! Ты бросила Ратувога. Забыла, выкинула, как ненужный хлам! Я — Серый. Я не тот, кого ты знала, и уж точно не тот, кого ты хочешь видеть на моём месте!

— Ты же не станешь ссориться со мной? — Агния потянулась примирительно обнять капризного ребёнка, забыв, что перед ней взрослый самостоятельный мужчина.

— Кажется, ты хотела мне что-то сказать, — холодно проговорил оборотень. Агния будто смотрела в зеркало, впервые поняв, что сын — не копия отца, а вылитая мать. — Можешь начинать оправдываться.

— Я никогда не была перед тобой виновата, — гордо бросила она.

— Неужели? Ты бросила меня!

— Это было для твоего же блага.

— Ты не вернулась за мной.

— Ещё не пришло время.

— Ты собираешься убить сотни невинных людей!

— Тысячи, — холодно поправила волчица. — И я сделаю это ради тебя.

— Ради меня ты должна была стать хорошей матерью. Но, кажется, у тебя это не очень получилось.

— А ты никогда не был тем сыном, какого я хотела видеть, — едко бросила Агния, — что ж, каждый справляется со своими бедами.

Кровь прилила к щекам, но Серый смолчал. Он и правда так и не смог стать тем, кем хотела его сделать мать. Молча развернулся, потянул на себя дверь.

— Ратувог, — рука дрогнула. — Серый… — оборотень обернулся. — Ты должен меня выслушать. Ты поймёшь, я верю. Ты же мой сын.

— Ты только что сказала, что я не подхожу на эту роль.

Волчица глубоко вздохнула, хотя успокаиваться ей, казалось, и не нужно. Налила из глиняного кувшина полную чашу вина, отпила, не поморщившись, и протянула сыну. Серый остался стоять.

— Вчера ночью Фроська просила меня уйти отсюда. Я отказал. Дай мне причину остаться сейчас, — Серый вновь почти сорвался на крик, но закончил шёпотом: пожалуйста…

Агния поднесла чашу к губам. Пыталась оттянуть миг?

— Ты хочешь причину? Что ж, она у меня есть.

Волчица метнула один лишь взгляд за плечо Серого. Удар последовал раньше, чем он успел обернуться.

А потом стало темно.

[1] Нет, это не импровизированный стриптиз. В старину считалось, что леший способен запутать путников и водить кругами до изнеможения. Чтобы отогнать духа, полагалось поплевать через плечо и хорошенько выругаться. А одежда наизнанку или задом наперёд — своеобразная маскировка «под своего». Серый решил использовать все способы разом. Авось что-нибудь сработает.

Капля воска медленно ласково прочертила борозду вдоль тонкого стана свечи. Огонёк трепетал, хоть в комнате и были плотно законопачены все щели: его вело жаркое дыхание. Язычок пламени любопытно изворачивался, чтобы рассмотреть двоих, сидящих на кровати намного ближе, чем следовало бы недавним знакомцам. Рыжий шустрый мужчина с насмешливым взглядом нет-нет да невзначай поглаживал стройную девушку по плечу. Та не сопротивлялась, лишь скромно опускала взгляд, но шаловливых рук не прогоняла, легко двигаясь так, чтобы под уверенными пальцами оказывалось не только плечо, но делая это будто случайно и очень стесняясь.