Он дернул плечом и нажал на кнопку.

«...Итак, мистер Джамиль, я с вами не расста­юсь, — сказала Делара. — А вы мне сейчас пода­рите свою визитную карточку. Да?»

Ее скверный английский сейчас придавал очарование ее словам. Что значит хорошая актри­са — даже собственные недостатки становятся обаятельными.

Потом пошли шорохи и неразличимые голо­са. Джамиль ибн Фатали возвращался к своим русским друзьям. Вот он к ним приблизился. Это можно было понять по хрусту и чавканью — бра­тья опять что-то жевали.

«Хорошая баба, — сказал по-русски Костю- ха. — Я бы ей вломил».

«А я бы ей отдался, — засмеялся Леха. — За пару сотен».

«Не старовата будет для тебя?»

«Вы что-то хотите обсудить?» — вежливо спросил мистер Джамиль ибн Фатали.

Похоже, его мучила одышка.

«Скажи ему, пусть сначала отдышится, — ска­зал Костюха брату. — А то совсем запыхался».

«Мы можем продолжить наш разговор», — сказал Леха.

«Но мы, кажется, собирались вместе уехать и продолжить наш разговор в другом месте?» — на­помнил ибн Фатали.

«Если собирались, — хмыкнул Костюха, — значит, едем».

Снова пошли шумы и словесная невнятица.

— Они оделись, — сказал Витя, — наш рес­пондент, назовем его так, надел шубу на фрак, и гвоздика слегка прижалась. Мех не мешает, но настройка могла сбиться...

— Надо ждать, когда они куда-нибудь при­едут? — спросил я.

— Если поедут к ибн Фатали, он может дома переодеться.

Оставалось ждать, когда снова можно будет различать голоса. Ждать и уповать на то, что мощности передатчика хватит одолеть расстоя­ние, которое нас будет разделять.

— Давайте сделаем так, — предложил Соло­нин. — Вы слушайте, тут нужна ваша компетен­ция, а я, пожалуй, пока темно и холодно, съезжу в особняк на площади Ахундова, где остановился наш друг из Эмиратов. Как бы он не поставил гвоздику в воду, вот что не дает мне покоя. И не понял таким образом, что ему подсунули. Если все о'кей, я просто сменю батарейки, и пусть он себе млеет, глядя на цветок любви. Как вы думаете?

— Второй час ночи, — сказал я.

— Вот-вот, — кивнул Витя. — Самое оно.

— Но у него же охрана.

— Догадываюсь. Так отпускаете меня?

Я помедлил с ответом. Дело опасное. Соло­нин, конечно, бывал и не в таких переделках. Но все же...

Я с сомнением покачал головой. Потом пожал плечами. Потом развел руками. Словно исполнил ритуальный танец под названием — да делай, что хочешь, все равно вся ответственность лежит на мне.

Витя засмеялся. Потом легко выпрыгнул из кресла и стал собираться.

— Я мигом, — сказал он, шурша своим трени­ровочным костюмом, на который сверху надел куртку. — Машина у подъезда?

— Минутку, — остановил его я. — Я хочу, чтобы тебя подстраховал Новруз.

— Пусть спит, — отказался Солонин. — Справлюсь сам.

— Поаккуратней, пожалуйста, — сказал я ему, а сам стал набирать телефонный номер.

Трубку подняли после первого гудка, будто среди ночи ждали моего звонка, жалобный жен­ский голос прокричал что-то непонятное через плач детей. Потом трубку так же неожиданно бросили...

— Ну, вспомнил, где мог видеть мою трубу? — Гоша тяжело оторвал голову от стола и мутными глазами посмотрел на Олега Томилина.

— Какую трубу? — похолодел Томилин, огля­дывая собравшихся.

— Подзорную, — подсказал Коноплев, кото­рому весьма подходила роль «шестерки».

— Нет... — Гоша повертел указательным паль­цем перед носом Томилина. — Ту, через которую ты у меня вылетишь...

— Кончай, Гоша, — скривился Костя Ру­сый. — Время, время... Проблема неотложная. А ты опять про какую-то трубу. Далась она тебе.

— Это ему она далась, — обиженно сказал Гоша. — Пристал ко мне: откуда у тебя эта труба да откуда? Где-то он ее видел. А я говорю: нигде ты ее, Олежка, видеть не мог! Потому что она в единственном экземпляре. Адмирал Нельсон через нее единственным глазом смотрел. При Трафальгаре... Его убили, и она ко мне попала самым непредсказуемым путем. Верно я гово­рю? — спросил он окружающих. — Вот ты, Костюха, или ты, Леха... Или ты, Коноплев... Изви­ни, по имени не называю, поскольку моему ко­решу ты — тезка. И как бы вас не перепутать. Так что ты там говорил про «лимоны»? — обернулся он к Русому-старшему. Тебе мало их, что ли? Вон их сколько на вазе! С коньяком самое то!

Гоша куражился, валял дурака, как всегда.

— Не придуривайся! — зло сказал ему Русый- старший. — Не настолько ты пьян. Прекрасно знаешь, о чем речь. И о ком... Сидим здесь — время только зря теряем. Ответить им надо, по­нимаешь? Да — да, нет — нет!

Они сидели в Гошином доме впятером при зашторенных окнах и слабом свете ночников. Стол, как всегда, был заставлен яствами.

Томилин чувствовал, как холодная испарина покрывает его лоб. Он-то зачем сюда вызван?

Чтобы напомнить ему про эту злосчастную под­зорную трубу?

Где-то он трубу эту все-таки видел. Но после того спора и думать о ней забыл. А вот Гоша не забыл. Братья Русые смотрят зло, не понимают, что здесь делают он и Коноплев. Ну Коноплев — ясно. Смотрит в рот хозяину. Уж не для него ли расчищалась лестница к креслу гендиректора «Сургутнефтегаза»?

Об этом не хотелось думать. А думать надо. Строптивые «генералы» один за другим сходят в гроб, строптивые — по отношению к государст­венной компании «Транснефть», в которой но­минальным правителем является хозяин этого дома...

Когда-то Гоша обитал в полуподвальной ком­муналке на окраине Красноярска. Не отсюда ли произросло его стремление построить для себя этот огромный холодный дом, чтобы компенси­ровать свое детство в тесноте и в обиде?

Сам формальный директор «Транснефти» — далеко, в заоблачной выси кабинетов «Белого дома» и кремлевских покоев. Часто звонит Гоше, указывает, предлагает. Гоша вежливо слушает, соглашается, но все делает по-своему.

Он — фактический хозяин огромного концер­на, будучи всего лишь управляющим одного из отделений в Сибири. Но торчит безвылазно здесь, в Москве. От высоких должностей отказы­вается, от реальной власти — никогда. Ему нет необходимости носиться по высоким кабинетам. Там есть кому его представлять. У Гоши для этого не та анкета. Могут не понравиться властям пре­держащим его отсидки по разным статьям.

Придет время и такая анкета, быть может, послужит катапультой к вершинам власти. Толь­ко такие, как он, проверенные в жизни, с цепкой хваткой, с глубоким зековским пониманием че­ловечьей сути, с умением взять быка за рога вы­ведут Россию из прорыва. Гоша в этом убежден. Но это потом. Сейчас надо разобраться с тем, что есть. С тем, что будет, что должно быть. Вот тот же Баку. Отвалились от России и думают, что они теперь сами по себе. Придется поправить зарвав­шихся товарищей. И направить их нефтяные и долларовые потоки в нужном для Гоши, значит и для России, направлении.