– Я кое с кем подружилась на этой неделе, – говорю я ей, протягивая руку к единственной белой розе в причудливом букете, украшающем стол, и проводя пальцем по бархатным лепесткам. – По крайней мере, мне казалось, что мы подружились.

– И что случилось? Она сказала что-то ужасное?

– Он, бабушка. Это он. – Мы встречаемся взглядами. Она совершенно невозмутима.

– Вот как? Друг-гей? – спрашивает она, лукаво глядя из-под ресниц. В ее дни дружба гетеросексуальных мужчины и женщины – просто дружба, без чего-то еще, – была необычным явлением. Хотя мне начинает казаться, что с тех пор ничего не изменилось.

– Нет, бабушка.

– Понятно. – Она приподнимает брови. – Ну, хорошо. И что случилось с этим мужчиной?

Я пожимаю плечами.

– Он служит в армии в чине капрала и завтра отбывает в командировку. Сегодня мы должны были провести вместе последний день, но он просто… отменил встречу. Сказал, кое-что случилось.

Она сжимает накрашенные алой помадой губы и вздыхает.

– Может быть, он просто не хочет прощаться?

– Может быть. Но сейчас анализировать это бессмысленно. В конечном итоге это – чем бы оно ни было – уже позади, и нет разницы, почему он отменил встречу.

Я качаю головой.

– Я больше не хочу говорить об этом. Если честно, мы провели вместе шесть дней, и я предпочту больше не тратить время и силы на мысли о том, кого больше никогда не увижу.

– Умница. – Бабушка улыбается, вокруг ее глаз появляются морщинки. – Истинная Клейборн никого не станет ждать. Либо нас любят, либо нет. Мы принимаем то и другое, и если что-то идет не по-нашему, не цепляемся за это. Знаешь, было время, когда я была без ума от Ричарда Бертона.

Ее ресницы медленно колышутся, рука ложится на грудь. Я слышала эту историю миллион раз, но, как обычно, позволяю бабушке продолжить рассказ.

– Мне казалось, будто то, что между нами, – настоящее, но потом я осознала, что его сердце всегда будет принадлежать Элизабет, – говорит она, имея в виду свою давнюю соперницу, синеглазую красавицу Элизабет Тейлор. – Мне пришлось отказаться от него. Отказаться от Ричарда. Но, сделав это, я встретила твоего деда.

Мое сердце сжимается, когда она упоминает о дедушке. Прошло шесть лет после его смерти, но я постоянно скучаю по его заразительному смеху, по упрямому блеску его серо-голубых глаз. Даже преодолев восьмидесятилетний рубеж, он оставался образцом того, что люди называют «харизмой».

– В любом случае, если этот парень не может найти время, чтобы повидаться с тобой, он не стоит твоего времени, – говорит бабушка.

– Знаю.

Она склоняет голову набок, изучая меня.

– Я знаю, что ты знаешь. Я просто хотела напомнить тебе.

Мне противно, что я позволила всему этому стать для меня чем-то большим, чем оно должно было стать. Он не должен был значить для меня ничего. Я не должна была даже играть с мыслью о том, что между нами возникнет привязанность.

– Пожалуй, пойду к себе, нужно заняться стиркой, – говорю я, поднимаясь из-за стола. После этого напишу подругам, может, сегодня кто-нибудь из них свободен. В прошлые несколько раз, когда я пыталась вытащить их, ничего не получилось. Челси одержима своим новым парнем и не хочет расставаться с ним даже на пару часов. Мэг в последние два месяца занимается съемками какого-то фильма с участием Бенисио Дель Торо в Испании. Вивьен все еще в Беркли, заканчивает обучение по специальности, на которую мы когда-то поступили вместе, а Хонор проходит стажировку у какого-то известного стилиста, и это отнимает у нее по шестьдесят часов в неделю.

Но я могу попытаться.

Обняв бабушку, я крепко прижимаю ее к себе, вдыхаю запах ее любимых духов «Quelques Fleurs», а потом ухожу обратно в гостевой домик.

Собрав все свои грязные вещи и засунув их в стиральную машинку, я направляюсь обратно в спальню, по пути проходя мимо своего телефона. Он так и лежит на моем прикроватном столике с самого утра – с тех пор, как Исайя написал мне.

Но сейчас я вижу четыре пропущенных звонка… и все они от него… И это странно, потому что мы всегда только переписываемся.

Усевшись на кровать, я беру телефон и смотрю на его имя на экране, делая медленные глубокие вдохи. Сжав губы, я решаю, перезванивать ему или нет, однако выбирать мне не приходится: спустя несколько секунд экран вспыхивает.

Мое сердце начинает биться чаще, во рту пересыхает.

Он звонит мне.

Откашлявшись, я выпрямляюсь и после четвертого звонка нажимаю зеленую кнопку.

– Алло?

– Марица. – Голос его звучит ровно, без спешки. Я делаю паузу, потом отвечаю:

– Да?

– Я последние четыре часа пытаюсь связаться с тобой. Хотел узнать, не хочешь ли ты все-таки встретиться сегодня.

Я вижу свое отражение в трюмо, стоящем у другой стены комнаты, и это отражение мне не нравится. Лицо искажено, губы нахмурены, уголки губ опущены. Разочарование никому никогда не идет.

– Я думала, у тебя что-то случилось, – напоминаю я, стараясь сохранять ровный тон, чтобы он не понял, как я разочарована тем, что он сначала отменяет встречу, а потом вдруг ожидает, что я вдруг все брошу и ринусь к нему.

– Кое-что действительно случилось, – говорит он. – Но все уже в порядке.

– Не знаю, – вздыхаю я. Я могла бы сказать ему, что у меня уже есть другие планы, и это даже не было бы ложью. Я планировала заняться стиркой. Но я не собираюсь играть в эти игры.

– А, ладно. Понимаю. – Исайя выдыхает в трубку, не скрывая своего недовольства.

В течение минуты мы оба остаемся на связи, не говоря ни слова, но и не завершая звонок.

– Если ты не хотел гулять со мной, тебе нужно было просто сказать об этом. – Я уже расхаживаю по комнате. Будь это девяностые годы, я бы наматывала телефонный шнур на палец одной руки, в другой сжимая трубку. – Я ждала сегодняшней встречи с тобой. Я запланировала развлечения на целый день, забронировала места и так далее. А ты сегодня утром написал мне просто какие-то общие слова, а теперь передумал и ждешь, что я снова брошу и сделаю вид, будто ничуть не расстроена?

Он молчит.

И это хорошо.

Я надеюсь, он осмысливает мои слова.

– Нельзя так относиться к людям. Нельзя обращаться с ними, словно с игрушками, а затем ставить обратно на полку, как только решишь, что наигрался, – выговариваю я ему, все еще расхаживая по комнате. Остановившись возле окна, я выглядываю наружу, где все еще нежится под солнцем Мелроуз.

Именно это я и должна была делать сейчас: принимать солнечные ванны, слушать какую-нибудь отстойную поп-музыку и читать последний выпуск «Us Weekly», не заботясь ни о чем на свете.

Хотя нет, на самом деле я должна была быть на работе.