– А можно посылать тебе письма? – спрашивает она. Ее вопрос застает меня врасплох, и мне требуется время, чтобы его осмыслить.

– Зачем тебе это?

Она пожимает плечами.

– Разве тебе не бывает там одиноко? Не хочется знать, что кто-то думает о тебе?

Я отвечаю со смехом:

– Я на службе уже почти десять лет. И не чувствую себя одиноким – ну, может, такое и было один раз.

– Ты говоришь так, словно это какой-то знак доблести или что-то в этом роде.

– Там, откуда я, так и есть. Я видел, как люди вынуждены пропускать похороны своих близких или рождение своих детей. Они пропускают дни рождения, праздники и всякие там розыгрыши Суперкубка – то, что гражданские воспринимают как должное. Просто легче не брать такие вещи в голову.

Она опускает взгляд и выпячивает нижнюю губу, потом отпивает еще вина.

– Полагаю, в этом есть смысл.

– И все же мило, что ты этого хочешь.

– Будет странно прощаться с тобой. – Голос у нее негромкий и печальный, улыбка тоже получается безрадостная.

– Да, но это то, на что мы подписались.

Марица кивает и забирается с ногами на диван.

– Да, я знаю.

– Брось это. – Я протягиваю руку к ней, прикладываю пальцы к ее подбородку и заставляю ее поднять голову – так, чтобы наши глаза снова встретились. – Давай сегодня повеселимся. Если ты будешь грустной и плаксивой, это полностью испортит все, чего мы хотели от этой недели.

Она делает глубокий вдох, выдыхает, выражение ее лица смягчается.

– Ладно. Грустная и плаксивая Марица исчезает через три… два…

Она щелкает пальцами и изображает самую нелепую улыбку, какую я когда-либо видел.

Я не могу удержаться от смеха.

– Ну ты и актриса! – говорю я, привлекая ее к себе на колени. Мои ладони скользят по ее бедрам, поднимаются к бокам – и все это время мы неотрывно смотрим друг другу в глаза. Она пахнет сладким миндалем, а на ощупь мягкая, словно кашемир, и здесь и сейчас – единственное место, где я хочу быть.

Ее пальцы гладят мое лицо, ее губы соприкасаются с моими. Миг спустя она приоткрывает рот, наши языки сплетаются, и ее бедра трутся о каменно-твердый стояк, выделяющийся у меня под джинсами.

Подцепив край ее футболки, я стягиваю ее с Марицы и обнаруживаю, что лифчика на ней нет.

– Ты подготовилась, – говорю я, вдыхая ее запах.

Ее губы, прижатые к моим, изгибаются в улыбке.

– Ты понятия не имеешь, как сильно я хотела, чтобы это случилось снова.

Приспустив спортивные штаны ей на бедра, я стягиваю их с ее длинных ног, а следом – и ее черные кружевные стринги. Сладкий запах ее возбуждения витает в тесном пространстве между нами. Когда я встаю, она тянется к молнии моих джинсов, освобождая меня.

Она смотрит на меня снизу вверх огромными темными глазами и с коварной улыбкой водит ладонью по моему затвердевшему достоинству. Секунду спустя она берет его в рот, ее полные бархатные губы мягко обхватывают ствол члена, а язык скользит по головке.

Застонав, я сгребаю в кулак ее темные волосы, их неаккуратный узел распадается на отдельные пряди, а она снова и снова скользит губами по моему члену, то принимая его, то чуть отстраняясь.

Я сдираю рубашку через голову, сердце мое неистово колотится. Я хочу оказаться с нею кожа к коже. Я хочу ее тепла, ее жара, ее судорожных вздохов. Я хочу, чтобы она кусала губы, выкрикивала мое имя и скакала на моем члене так, чтобы потом неделю не могла свести ноги.

Но всему свой черед.

Отстранившись, я усаживаю ее на диван и вклиниваюсь между ее бедрами, а она откидывается назад, на мягкие подушки.

Когда мой язык проходится по ее промежности, Марица резко выдыхает, а потом стонет, когда мой палец погружается внутрь нее. Она уже возбуждена, и я ввожу второй палец и двигаю ими, пока напряжение между нами не становится лихорадочно-нетерпеливым – до боли.

Жадными руками, щедрыми ласками я исследую каждую впадину и выпуклость ее упругого тела, а она извивается подо мной, ее дыхание становится все чаще по мере того, как она приближается к грани.

Я больше не могу это выдержать.

Я ждал достаточно долго. Я должен взять ее.

Я протягиваю руку к своим джинсам, валяющимся на полу, достаю бумажник и извлекаю из него презерватив; разорвав зубами фольгу, я надеваю его. Марица смотрит, ее округлые груди колышутся в такт дыханию. Она ждет, и, едва подготовившись, я беру ее за руку, поднимаю с дивана и говорю ей встать на четвереньки.

Ее округлая задница под моими руками подобна чистому золоту, и я просовываю руку между ее бедрами. Потом ввожу в нее свой член как можно глубже, и Марица почти беззвучно выдыхает, а потом крепко стискивает в кулаках край подушки.

Я придерживаю ее за бедра, притягиваю ближе, навстречу своим толчкам. Ее вагина обхватывает мой член, внутри у нее туго и скользко, и это наполняет нас неутолимой энергией. Все сильнее и быстрее погружаясь в нее, я закрываю глаза и растворяюсь во всепоглощающей эйфории этого момента.

Проведя ладонями по ее бедрам к животу, а затем к грудям, я привлекаю Марицу еще ближе к себе, прижимаюсь грудью к ее спине, входя в нее еще глубже. Мягко обхватив руками ее шею, заведя пальцы под подбородок, я зарываюсь лицом в ее волосы.

Она – мое средоточие.

Она капитулирует передо мной.

Это безумная гонка к финишу, когда наши тела слиты воедино, но я не позволю ей кончить, пока мы оба не выдохнемся настолько, что будем не в состоянии пошевелиться или издать хотя бы один осмысленный звук.

Она заводит левую руку назад, зарываясь пальцами в мои волосы, я ласкаю ее груди, снова и снова погружаясь в нее на всю длину. Частые, мелкие вздохи – знак того, что она подходит все ближе к черте, и когда она прижимается ко мне еще теснее, принимая меня до самого предела, я тоже отпускаю контроль.

Она парит на волне наслаждения, ее тело теплое и податливое, мое – яростное и безрассудное, и когда этот момент завершается, я падаю, обхватив ее руками и прижавшись грудью к ее спине. Мы оба взмокли и едва можем дышать от беспредельного изнеможения, но я уже готов повторить.

Я мог бы заниматься этим всю ночь напролет.

Марица поворачивается ко мне лицом, на ее губах возникает улыбка, и она берет мое лицо в ладони, не говоря ни слова.

– Позволь мне писать тебе письма, – просит она пару минут спустя. – Позволь мне снова увидеть тебя, когда ты вернешься.

– Марица… – Я пытаюсь оборвать ее речь.

Мысль о том, что мне будет, к кому возвращаться, никогда не казалась мне привлекательной, но я могу представить, как я возвращался бы к ней, к Марице.