– Кажется, я их смутил, – покачал головой Матвей, когда за обеими захлопнулась дверь.

– Полину – возможно, – согласилась Мирра, – а вот Лику – едва ли.

Матвей поднялся с порога, посмотрел в сторону дороги. Тучи, скрывавшие за собой луну, исчезли, поэтому она ярко освещалась, и по ней стелился серебристый туман, плывущий откуда-то с того конца деревни, где они еще не были.

– Думаю, мне пора. Если вдруг что-то случится ночью, зовите.

– Как? – усмехнулась Мирра. – Телефоны здесь не тянут, а выходить на улицу нам запретили.

Он немного подумал, а затем покачал головой.

– Да, этот момент я не учел. Если бы знал, придумал бы что-нибудь еще в городе.

Мирра тоже поднялась, посмотрела на полупустую чашку какао, которое так и не допила.

– Матвей, это необязательно.

– Что – необязательно?

– Необязательно брать на себя ответственность за нас. То, что мы все здесь оказались, может, и не случайность, но решение каждого из нас. И каждый несет за себя ответственность сам. Ты не должен быть главным, не должен решать наши проблемы, защищать нас. Не ты нас сюда привез.

Матвей долго смотрел на нее в полумраке двора, изучал лицо, будто хотел что-то прочитать на нем. Наверное, прочитал, потому что лишь коротко кивнул, пожелал спокойной ночи и вышел за калитку. Пока доносились его шаги по хрустящему гравию, Мирра стояла во дворе и смотрела на дорогу, провожая его взглядом. Что-то в окончании разговора оставило чувство неправильности, но она не понимала, что именно. Ведь сказала ему то, что думала, и была в этом права. Он действительно не должен заботиться о них, они все друг другу никто. Мирра привыкла сама нести ответственность за свои решения и поступки, никто и никогда не желал разделить с ней эту ответственность, и именно такой расклад казался единственно правильным.

Воды в бане ей оставили совсем немного, но это даже к лучшему: время приближалось к полуночи, некогда долго плескаться. Когда она вернулась в дом, девчонки уже забрались в постели. Большая толстая свеча на старом серванте еще продолжала гореть, потрескивая и рассыпая в стороны искры, когда огонь облизывал ненужные вкрапления в воске. Электричества в доме не было.

Все очень много прошли за день, устали, Лика даже не стала язвить по поводу того, что Мирра сходила в баню одна. Мирра загасила свечу, практически в полной темноте переоделась в теплую пижаму и забралась под одеяло.

Никто не переговаривался, и буквально минут десять спустя по комнате разнеслось уже едва слышное размеренное сопение. И Полина, и Лика крепко спали. А вот к Мирре сон не шел. Она пыталась лежать тихо-тихо, как делала всегда во время бессонницы, но сердце все равно колотилось в груди, выкручивая немыслимые кульбиты, а мысли то и дело возвращались в те давние воспоминания, которые против воли растревожил Матвей. Лес снова давил на нее, сковывал движения, пугал, но Мирра знала, что сейчас на нее действует не этот лес, окружающий деревню, а тот, в котором ее нашли двадцать лет назад.

Может ли это быть один и тот же лес? Что она вообще в них понимает? Всю жизнь она тщательно воздерживалась от того, чтобы вновь в нем оказаться. Не ездила за ягодами и грибами, не была в лагере или санатории. Дачу ее приемная семья купила далеко от леса, а в походы с собой не брали. Как бы предвзято Мирра к ним ни относилась, но они понимала ее страхи, и с собой на такие вылазки никогда не тянули. Мирра не знала, чем один лес отличается от другого, и совсем не помнила, как выглядел тот. Она помнила свой страх, безысходность, но все это было словно на ментальном уровне, никаких четких образов не осталось. Если они и были когда-то, то время услужливым ластиком стерло их.

А что если Матвей прав? Если они все родом из Елового? Местные должны помнить их, должны знать, что с случилось с ее родителями. И если расспросить, они расскажут.

От мыслей, что уже завтра она сможет найти ответы на вопросы, столько лет ее волновавшие, потели ладони, и лежать спокойно никак не получалось. Мирра крутилась с боку на бок, диван казался слишком жестким, одеяло – слишком тяжелым, пижама – слишком жаркой. Ночь выдалась теплой, сейчас бы спать в чем-нибудь невесомо-кружевном, как Лика, или хотя бы в хлопковой футболке и шортах, как Полина, а не в этих штанах. Какими бы тонкими они ни были, а коже совсем нечем дышать. Но нельзя. Нельзя раздеваться, когда ты не одна.

В очередной раз, поворачиваясь на другой бок, Мирра скользнула взглядом по окну, да так и привстала от неожиданности. Сквозь тюль и грязное стекло было видно дорогу, освещенную серебристыми лунными лучами, а по ней скользили призрачные фигуры. Любопытство оказалось сильнее страха. Она тихонько вылезла из-под одеяла и, ступая босыми ногами по полу, подошла к окну, осторожно отодвинула занавески.

Фигуры шли одна за другой, по одиночке. Неторопливо, едва переставляя ноги, тонувшие в серебристом тумане, не поднимая головы и не оглядываясь по сторонам, словно каждая из них знала, куда идет. Они не были полупрозрачными, как показывают призраков в кино, не светились дьявольским светом и отбрасывали тень в лунном свете, как обычные люди. Если бы Мирра не знала, что это навь, решила бы, что обычные люди. Но что-то в их виде все же выдавало, что они не живые – мертвые. Не то чрезмерная плавность движений, не то общий скорбный вид. Здесь были и женщины, и мужчины, и старики, и дети. Некоторые из них уходили в темноту, другие сворачивали к домам. Мирра заметила скорчившуюся фигуру возле той калитки, где хозяева выставили в качестве угощения миску щей, видела фигуру чуть более высокую там, где угощение было богаче.

Мир остановился, замер, ни одно случайное облачко не смело закрыть луну, пока навь лакомилась оставленным угощением. Не смела пошевелиться и Мирра, наблюдая за этим скорбным пиром.

Чужое лицо появилось перед окном внезапно. Мирра не сразу поняла, что это лицо, в первое мгновение что-то просто закрыло ей обзор, отрезало мертвый мир от нее, живой. И лишь секунду спустя она разглядела жуткий оскал в нескольких сантиметрах от себя. Оно было по ту сторону стекла, но от этого пугало не меньше. Длинные черные волосы мокрой паклей обрамляли худое бледное лицо, вместо глаз – черные провалы, а вместо рта – тонкие акульи зубы. Губ у существа то ли не было, то ли оно широко открыло рот, демонстрируя свои намерения. Ни тела, ни даже шеи она не видела, лицо словно находилось в белоснежном облаке.

Мирра шарахнулась назад, упала на пятую точку, широко раскрытыми глазами глядя на существо за стеклом, а то пялилось на нее черными провалами и скалило зубы в хищной ухмылке.

И как всегда в такие минуты, заорать не получилось. Впрочем, это и к лучшему: не нужно будить девчонок. Баба Глаша утверждала, что заговорила все окна и двери в доме, нави ход закрыт. Мирра не была уверена, что это навья, но надеялась, что ход закрыт всему мертвому, а то, что тварь мертва, сомнению не подлежало.

А она все пялилась и пялилась. Доползти бы до окна, задернуть занавеску, но слишком страшно. Однако и уснуть, когда оно смотрит на тебя, не получится. Дрожа от ужаса, Мирра все-таки подползла к окну и задернула тюль. Теперь жуткого лица видно не было, но очертания фигуры все равно просматривались. Тварь стояла там и не собиралась уходить.