Отличавшийся жестким и непримиримым характером Никлогорский привлек к себе внимание отбывавшего срок в той же зоне Якова Нестерова, коронованного в том году, когда сел Миша. Яков выбрал Никлогорского в ученики и до самой своей смерти оставался его добрым другом и наставником. Он был авторитетным вором и главным Мишиным поручителем, когда на большой сходке обсуждался вопрос о приеме Никлогорского в кандидаты. Известная советская шутка, гласившая: чтобы стать членом Коммунистической партии, требуются две рекомендации других членов партии, а для того чтобы быть принятым в воры, надо получить три воровские рекомендации, — на деле полностью себя оправдывала. Рекомендации были получены; собрали информацию о нем как о кандидате: по каким статьям он был судим, сколько лет находился в заключении, как себя показал и т. д. Отзывы были благоприятными, и Никлогорского единогласно посвятили в «законники». Это произошло, когда он мотал свой второй срок, полученный за хищение золота в особо крупных размерах. Случилось это сразу же после падения СССР. Срок, заработанный Никлогорским, оказался вновь немаленьким, почти таким же длинным, как и первый. Благо отсидеть ему пришлось лишь восемь месяцев: сказалось несовершенство новых законов Российской Федерации, а еще хорошо постарался один вор в законе, Гия Мгеладзе, всеми силами пытавшийся вытащить друга из тюрьмы.

Тогда, в самом начале девяностых, в один из наиболее трудных для России экономических периодов, полным ходом шла не политическая борьба — в целях становления молодого государства, — а банальные уголовные разборки различных кланов, рассчитанные на скорое обогащение и избавление от конкурентов. Наиболее активные деятели той эпохи, искатели беспрецедентной наживы, и стали хозяевами драгоценных металлов, которые впоследствии и переправляли как контрабанду с аэродромов Сибири и Дальнего Востока. Гия Мгеладзе и Никлогорский взяли в аренду два транспортных «Ила»; они регулярно забирали золото в условленных местах и перебрасывали его в Бельгию. Делились, конечно, при этом с управляющими приисков, поставлявших золото, с прочими участниками этих операций, но основную прибыль — за самую сложную часть работы — оставляли себе. Следователи Генпрокуратуры так и не обнаружили, куда ведет след грандиозной «золотой» аферы. Единственное, чем располагали органы, — это показания пилота одного из экипажей самолетов, вывозивших металл за границу. Вскоре тело этого пилота выловили из Москвы-реки. Дело заглохло. Появился реальный шанс выйти на свободу, чем Никлогорский и воспользовался.

Все закончилось тем, что крупные советские золотодобывающие объединения распались на пять сотен частных товариществ и артелей. Никлогорский (со свойственной ему коммерческой смекалкой) понял, что с «золотым бизнесом» придется завязывать. Тогда же началась приватизация и фактически бесплатная раздача госсобственности — дележка между представителями бывшей партийной номенклатуры и несколькими удачливыми дельцами. Червонный и здесь успел — сделал выгодные вложения для себя и общака. В то же время — совместно с Гией Мгеладзе — он организовал подпольное производство и контрабанду спиртного; затем оба помогали государству в расхищении и продажах военного имущества; заняли свою, особую, нишу в рэкете… В общем, друзья по полной программе использовали «лихие девяностые», как их теперь иногда любовно называют. Полученные деньги Никлогорский не только вкладывал в общую кассу, но и удачно инвестировал. Он действительно был талантливым руководителем, что признавал и Гия, толстый грузин, часто пользовавшийся советами Червонного по части ведения бизнеса, и многие другие, не столь предприимчивые лидеры уголовного мира.

Когда Стас учился в средних классах, Никлогорский понял, что пришло ему время отойти от дел. К тому же племянник Марат, будучи старше своего двоюродного брата на шесть лет, начал проявлять заметный интерес к деятельности дяди… Это поставило окончательную точку в отношениях Червонного с криминалом. Однако просто взять и уйти — это было невозможно сделать. Так не полагалось. Никлогорский долго подготавливал свою отставку. Убедить братву отправить его на пенсию Михаилу помог, как ни странно, обнаруженный у него рак. Никлогорский усиленно занялся лечением, прошел курс химиотерапии и после долго восстанавливался, проживая в своем поместье, купленном им сразу же после «отставки». К старой жизни он уже не вернулся, предпочитая проводить время с сыном и племянником — оба поселились вместе с ним. И пусть — по воровским понятиям — он должен был уйти на покой с пустым кошельком, оставив все добытое в прошлой жизни, но Никлогорский посчитал так: он когда-то принес общаку столько денег, сколько никогда не добудет ни один из его последователей. Поэтому он вполне заработал себе право на личные сбережения, комфортную жизнь. Кроме того, он значительно приумножил свои доходы, вкладывая деньги в различные прибыльные предприятия. Ныне за «бухгалтерией» его семьи следил Марат, а сам Никлогорский занимался розами. Он нашел для себя и другие увлечения. Часто встречался за бокалом коньяка с Гией Мгеладзе. Старый друг остался единственным мостиком в ту, старую жизнь, о которой Миша уже начал забывать. Однако призраки прошлого иногда все еще беспокоили Никлогорского, о чем говорили и наличие охраны, круглосуточно дежурившей в поместье, и его явное отшельничество, нежелание общаться с новым миром — словно этот мир остался таким же враждебным по отношению к нему, как и во времена его активной деятельности против всех законов общества.

Никлогорский медленно побрел к дому. Он размышлял: за что убили его мальчика? Почему сразу начали с сына, ничего не предъявили ему? Если по его душу отправили палача, тот и должен был разобраться лично с ним, но не со Стасом. Оставалось только узнать, кто именно объявил ему войну и какие для этого имелись основания у его врагов.

— Михаил Андреевич, — позвал его Борис. — Приехал Гия. Пропустить?

— Пропускай, — кивнул Никлогорский и ускорил шаг.

У лестницы он остановился, глядя на то, как грузный Мгеладзе выбирается из машины. Седой, заметно постаревший за те два месяца, что они не виделись, Гия был заметно опечален и встревожен. Он подошел к Никлогорскому и, взяв его за плечи, посмотрел другу в глаза.

— Миша, — с едва различимым акцентом сказал он, — приехал сразу же, как узнал. Брат, соболезную!

— Гия, — покачал головой Михаил Андреевич, — мне так горько…

В гостиной они долго сидели, обсуждая случившееся.

— А где Марат? — повернулся к Борису Никлогорский.

— Так, это… — замялся Боря, — за Стасом поехал. Похоронами занимается.

Никлогорский тяжело вздохнул:

— Только он и остался у меня, больше — никого.

— Миша, я пришлю своих ребят, пока все не утрясется. Мне так спокойнее будет.

— Своих достаточно. Но, если понадобится, я приму твою помощь. Гия, — Михаил быстро повернулся лицом к огромному грузину, — окажи услугу! Пробей по своим каналам — кто роет под меня?

— Конечно, сделаю.

Никлогорский кивнул вошедшему в комнату Гавриле, и тот налил старым друзьям по бокалу виски. Никлогорский задумчиво рассмотрел янтарный напиток на свет.