Но вот с ножами, к счастью, обломчик вышел.

Рожденный, есть такое смутное подозрение, воспаленным воображением парижан, предводительствуемых тем самым пухлым толстячком.

И слава Богу.

…За окном «собаки» уже начинали мелькать характерные южнофранцузские пейзажи.

Красивая страна все-таки.

Не тем досталась…

…Али крякнул и полез в рюкзак, откуда, покопавшись, извлек бутылку купленного в дьюти-фри бренди и пластиковые стаканчики.

– Ну, – говорит, разливая, – сдвинули. За приезд!

Хорошему человеку, усмехаюсь про себя, – грех отказывать.

Сдвинули так сдвинули.

Даже Злата пригубила.

Со свиданьицем.

Отдышались.

Али сигарету в уголок губ закидывает, поднимается.

– Пойдем, – говорит, – покурим, что ли?

А я что, когда-то отказывался?

Подымили в специально отведенном местечке, вернулись.

– Ну, и как тебе Париж, Дэн? – спрашивает Никитос.

– Да как всегда, – хмыкаю, – говно говнищем. Живое доказательство гибели белой культуры.

Али согласно кивает.

А вот Никитос удивляется.

– Я, – говорит, – все, конечно, понимаю. И разговоры ваши умные постоянно слушаю. О смерти западной культуры и тому подобное. Вот только смотрю сейчас в окно – и никакой гибели, представь себе, че-то не замечаю. Наоборот, нам бы так жить.

И – кивает за окно, где с ошеломляющей скоростью проносятся ухоженные поля и аккуратные домики благоустроенных французских деревушек.

Зрелище для непривычного российского взгляда действительно впечатляющее.

Али только крякает.

И разливает еще по одной.

– Красиво, конечно, – соглашается, – но жизни-то все одно нет. Так, существование. За гранью конца истории. А насчет красоты: не раз замечал, что старые покойники зачастую в гробу гораздо лучше выглядят, чем в последние годы жизни. Увы.

И – замолкает, глядя в окно.

Он несколько месяцев назад отца схоронил.

Я знаю.

Хотя наш сильный Али не любит на эту тему распространяться.

Но в нашей среде невозможно что-то друг от друга долго скрывать.

Такая жизнь.

Сами выбирали.

– Ты действительно думаешь, Глеб, что западная культура умирает? – неожиданно спрашивает Злата. – У меня отец часто на эту тему рассуждает.

– У тебя мудрый отец, – кивает, продолжая вглядываться в заоконный пейзаж, Али. – Он кто по профессии?

– Бизнесмен, – вздыхает Злата. – По чешским меркам – очень крупный. Занимается торговлей энергоносителями.

– Понятно, – кивает Али.

И – снова смотрит в окно.

Что он там разглядеть хочет, интересно?

– Хорошо, – не успокаивается моя девочка, – допустим, западная культура гибнет. А вы, русские, разве не часть западной культуры? Или вы все же восток?

– Не знаю, – поворачивается к ней Глеб, – не знаю, Злата. Наверное, мы – не совсем запад. Но и совершенно точно – не восток.

– Кто же вы тогда? – удивляется.

Али тихо смеется.

– А черт его знает! – говорит наконец. – Север, наверное. На южан-то один хрен не тянем.

А за окном продолжает проноситься благословенная южная Франция.

Совсем другая по сравнению с той, из которой мы пару часов назад выезжали.

Какая-то более солнечная, что ли.

И – открытая.

Я опрокидываю залпом пластиковый стаканчик с коньяком, беру со стола пачку сигарет и выдвигаюсь в сторону специально отведенного гетто для курящих…

…Доехали до Марселя, добрались на смешном маленьком такси до гостиницы.

Я созвонился с Мажором и остальными парнями, мы наскоро умылись и отправились в культовый для этих мест рыбный ресторан «Туану», где заседала вся наша выездная гоп-компания, пожирая в немереных количествах свежайшие местные морепродукты.

Тут-то мы с этими чеченами и познакомились…

Их трое там было.

Двое парней и девчонка.

Сидели недалеко от нас, почти за соседним столиком.

Косяка давили.

В нашу сторону, разумеется.

Дело в том, что мы рассекали по этому городу, как и по всей Европе, в не так давно вошедших в моду футболках черно-желтых имперских цветов с надписью «Я русский».

Наконец один из сабжей не выдержал.

– Пацаны, – спрашивает, – а вы вообще что здесь конкретно делаете-то?

«Пацаны», естественно, насторожились.

Кавказский акцент, он звучит более чем характерно. А к этой публике у наших парней, так уж повелось, – любовь особенно нежная.

Даже не аллергия.

А ярко выраженная идиосинкразия.

Но – сдержались.

Хотя, врать не буду, серьезных усилий стоило.

Но кому, спрашивается, нужны проблемы – среди бела дня да еще и в весьма приличном для этого города заведении.

Полиция, то се…

В общем, не стали обижать убогого.

– Конкретно, – отвечаем, – мы тут отдыхаем. И ты тоже – отдыхай. Нормальное дело: солнце, Франция. Девушка у тебя вон сидит. Симпатичная. Так что – давай, типа – у каждого своя свадьба, ага?

Он – аж зубами скрипнул.

– Эта девушка – моя сестра, – говорит. – Если…

– Да ладно тебе, – вздыхает Мажор как самый взрослый, – никто про твою сестру плохого не думает. Просто у нас – свой разговор, не для посторонних. Без обид, договорились?

«Чех» – снова зубами скрипит.

Но – вроде как догоняет, кажется.

– Ладно, – кивает, шумно выдыхая воздух тонкими, нервными ноздрями. – Я понял. Извини.

И возвращается к своим спутнику и спутнице.

Вот ведь, блин, думаю.

Даже здесь от них – никакого покоя…

…Ладно, проехали.

Пусть себе живет.

Нам знаменитый марсельский буйабез принесли, не до чего.

Да еще и кто-то из старичков-банкиров, кажись, Десперадо, из-под стола русской водочки, из самой столицы заботливо притыренной, всем в рюмки накапал.

Красота.

Подумаешь, какие-то чечены с их нелепыми обидами.

Пусть сами со своими чувствами и национальной, блин, горской гордостью разбираются.