— Поднимемся на холм и сразу увидим строение, — сообщил Глен.

Он оказался прав. Они не успели выйти из чащи, как перед ними, в самом центре залитой лунным светом каменистой равнины, возникло массивное мрачное здание.

Это было третье по счету частное владение, которое они осматривали, о чем они сообщили Меткалфу по рации. Обменявшись между собой жестами и определив каждый свое направление, разделились и осторожно зашагали к зданию.

Идти пришлось долго, минут десять. Достигнув наконец цели, они увидели в амбаре две двери, обе распахнутые, едва держащиеся на ржавых петлях. Амбар был явно заброшен, и очень давно, но это не помешало им внимательно осмотреть его. Они вошли внутрь и, подсвечивая себе фонариками, принялись обследовать строение.

— Гнилое сено, — сказала Джейлин, перейдя с шепота на нормальный голос. — Ржавый фермерский инвентарь. — Она вдруг замолчала и едва не вскрикнула, почувствовав, как по ее ноге скользнуло что-то мягкое. — Крысы!

— Ты в порядке? — спросил Лукас.

— Как я их ненавижу! — пробормотала Джейлин, продолжая осмотр.

— Судя по всему, это был все-таки не амбар, а склад, — произнес Чемпион, проводя лучом фонарика по угрожающего вида вилам и косам.

— Постойте-ка. — Лукас остановился в углу, где чернела вкопанная в землю колода с воткнутым в нее ржавым топором.

— Похоже, на ней птицу когда-то рубили, — пояснил Глен. — Кур, уток, индю…

— Это определенно оставил не фермер, — перебил его Лукас, направляя свет фонарика туда, куда был воткнут топор. Он положил фонарь на колоду, достал из кармана пинцет, поднес его к колоде и вытащил из расщелины небольшой лист бумаги. Глен и Джейлин подошли к нему. Лукас развернул листок, и все они увидели напечатанную на нем большими буквами фразу:

«В СЛЕДУЮЩИЙ РАЗ, ЛЮК, ТЕБЕ ПОВЕЗЕТ БОЛЬШЕ».

Больше всего Саманте хотелось сейчас просто упасть на кровать и заснуть часов на двенадцать, однако вместо этого она пришла в полицейское управление и вот уже с час сидела в конференц-зале, ожидая появления поисковых групп. Сбор их был назначен на полночь.

Никто с ней не заговаривал, не предложил даже чашки кофе. Только один раз дверь приоткрылась и в комнату заглянул какой-то полицейский с сумрачным лицом, обвел глазами стол, за которым сидела Саманта, проверил, что ничего на нем не исчезло, и снова закрыл дверь.

Саманта машинально разглядывала стены и размышляла. Она на себе испытала то чувство, которое испытывает изгой.

Циркачей считают изгоями по определению. Отверженные, добровольно отвернувшиеся от остального мира, они переезжают из города в город, нигде не пуская корней и не заводя знакомств. Для Саманты, не знавшей семьи, артисты «Вечернего карнавала» стали и родителями, и родственниками. Среди них она не чувствовала себя чужой или отщепенцем.

Сильнее всех одиночество и подозрительное отношение со стороны остального общества ощущают экстрасенсы, а Саманта была настоящим экстрасенсом.

Годами те, с кем она сталкивалась во внешнем мире, и даже кое-кто из ее клиенток за глаза называли ее в лучшем случае обманщицей, а в худшем — грязной мошенницей. Неверие и презрение — все это Саманта прочувствовала сполна. Постепенно она привыкла к чужой злобе. «Ну давай, скажи, о чем я сейчас думаю!» — бывало, кричали ей в лицо и нагло скалились полицейские. Она смирилась и с эпизодическими приводами в полицию, и с «рутинными» допросами там.

Она притерпелась и к чужому горю, научившись не реагировать эмоционально на плач и отчаяние, на мольбу о помощи и жажду узнать будущее. Она свыклась даже с тем, что один мужчина вдруг проявил гораздо больше интереса к ней, чем к ее предсказаниям. А потом по странной иронии судьбы он вдруг осознал, что ее предсказания сбываются, по крайней мере частично, и что она на самом деле экстрасенс.

Со своим даром она тоже с годами примирилась, но от этого он не стал ей нравиться.

— Мне сказали, что ты здесь уже часа полтора. — Лукас вошел в комнату с двумя чашками. Он сел напротив Саманты, пододвинул ей чашку. — Я подумал, что чай будет лучше. С сахаром. Извини, лимонов я не нашел.

Саманте он показался уставшим и мрачным. Злость, которую она испытывала к нему, уступила место сочувствию. Он оставался таким же заботливым Лукасом, какого она когда-то знала.

«Пропади он пропадом», — подумала она, негодуя на себя за машинальный приступ жалости к нему.

— Спасибо, — сказала она тихо. — Насколько я могу судить, поиски пока безуспешны.

Это был риторический вопрос. Лукас кивнул и нехотя ответил:

— Никаких следов. Но этот сукин сын догадался, где мы будем ее искать. Он оставил мне записку.

— Какую?

— «В следующий раз, Люк, тебе повезет больше».

Саманта вздрогнула.

— Он всегда опережает нас на шаг, — продолжил Лукас. — Ты оказалась права, он действительно затеял со мной жуткую игру.

— Ты мог бы и сам догадаться.

— Да, давным-давно следовало бы.

Саманта мотнула головой:

— Ошибаешься. Он не хотел, чтобы ты появился раньше. Уверена, что он долгое время следил за тобой, изучал твои методы, планировал преступления. Его интересовало, как ты находишь людей. И когда он все выяснил, он заманил тебя.

Лукас нахмурился:

— Ты думаешь, он догадывается, что я экстрасенс?

— Кто-кто? — раздался внезапно голос Меткалфа. — Как ты сказал? Ты экстрасенс?

— Черт подери! — пробормотал Лукас и укоризненно посмотрел на Саманту.

Та энергично замотала головой и пробормотала:

— Я ничего не подстраивала, даже не знала, что он придет сюда. Он появился в дверях, как черт из табакерки, Честное слово!

Меткалф прошел в комнату, обогнул стол и заглянул в лицо Лукаса:

— Ты экстрасенс? Экстрасенс? — В глазах его сквозило изумление.

— Да, — признался Лукас.

— Но ты же федеральный агент.

— Верно. И помимо аналитических способностей и умения моделировать я использую в своей работе и экстрасенсорику.

— Вот уж чего тут не нужно делать, так это моделировать, — проговорила Саманта, пытаясь переменить тему, уйти от паранормального к науке.

— Мы находились в тупике, ничего не знали, нам не за что было зацепиться.

— Если не считать, что он затеял с тобой игру, вызвал тебя на интеллектуальный поединок.

Лукас кивнул:

— Ну теперь я это знаю. Придется догонять. Он успел меня изучить, а мне о нем пока ничего не известно.

Не сводя с Лукаса ошеломленного и отчасти несчастного взгляда, Меткалф опустился на стул.

— Теперь мне понятно, почему ты за нее заступался.