– Идемте, Клим Андреевич, – спокойно повторила Кира, никак не прореагировав на его монолог.

Клим усмехнулся, нервно мотнул головой, быстро пошел вперед, в глубь дома, где был выход к бассейну. Потом остановился в стороне и стал наблюдать за тем, как она топчется по траве, пытаясь разглядеть на ней следы крови. Конечно, дознаватель все подробно расписал в акте осмотра, но… А вот и Павел Петрович звонит, может, и новости какие уже есть…

– Ну что там у тебя, Стрижак? Докладывай! – спросил Сорокин.

Голос у начальника был раздраженный и в то же время виноватый. Значит, не стоило спрашивать, очухался Степаненко или нет. А с другой стороны – почему она должна потакать начальственному волюнтаризму? Друга он прикрывает, видите ли.

– А чего докладывать, Павел Петрович? Если я не знаю, когда наступила смерть, какие выводы я могу сделать?

– Да какие выводы… У тебя же подозреваемый есть! И мотив какой-никакой есть! Вот и займись допросом подозреваемого, пока ничего другого за душой нет! Давай, я уже подписал разрешение на задержание… Дуй сюда, Марычева к тебе тепленьким привезут.

* * *

«Как все болит внутри, зараза. Это громила умеет бить. Ну ничего, дай отлежаться, сволочь… Хорошо, хоть родители в байку поверили, будто он на мотоцикле грохнулся. А что еще придумаешь про разбитое вдрызг лицо, как обоснуешь кровоподтек под глазом? Да это и не так важно, в общем, как обоснуешь. Важно, чтобы они не лезли в его дела и не мешали. Но что делать-то, что? Надо все равно что-нибудь придумать! Может, в полицию заявление отнести? Так, мол, и так, проверьте факты… Ведь должна быть статья какая-то! Когда человека удерживают страхом, обманом… А Тая его боится, это ж понятно…»

Тарас застонал, с трудом переворачиваясь на другой бок. В голове шумело и стучало, мешало сосредоточиться на последней спасительной мысли. А что, если и правда в полицию?..

Нет, это не в голове стучит. Это в дверь стучат. Надо пойти открыть. Кто там такой нетерпеливый?

Тарас прошлепал босыми ногами к двери, повернул рычажок замка. Распахнул дверь, сощурился на яркое полуденное солнце, потом с удивлением уставился на двух полицейских, на маячившую у них за спинами соседку тетю Зину, застывшую от любопытства, как соляной столб.

– Марычев Тарас Всеволодович? – строго спросил один из полицейских, глянув в бумагу, которую уважительно держал обеими руками.

– Да, он самый… – растерянно подтвердил Тарас, некстати подумав, как неуклюже звучит сочетание его имени-отчества. Язык сломаешь.

– Вы задержаны на основании статьи девяносто первой Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации как лицо, подозреваемое в совершении преступления! – четко отбарабанил тот, который держал бумагу. – Вот постановление о вашем задержании! Ознакомьтесь!

– Да ладно, – пожал плечами Тарас, отодвигая ладонью протянутую ему бумагу. – Вы ошиблись, наверное…

– Проследуйте в машину, Марычев. Да оденьтесь, не босиком же… И не в трениках… Десять минут на сборы хватит?

– Да что случилось, можете объяснить?

– Одевайтесь, Марычев, одевайтесь. В полиции вам все объяснят, – сказал один из полицейских.

– Ладно, что ж… Ерунда какая-то.

Когда отъехали от ворот, Тарас спросил у своих конвоиров тихо, по-свойски:

– Братва, а за что меня, а? Что я сделал-то?

– Я ж тебе давал постановление о задержании прочитать, ты зачем его рукой отодвинул? – насмешливо спросил один из полицейских.

– Да я все равно не увижу, у меня глаз подбит… В чем меня подозревают, ребята?

– В убийстве, идиот.

– В чем?! В убийстве? Ни фига себе… А кого… я убил-то? – опешил Тарас.

– Рогова Филиппа Сергеевича, владельца нашего цементного завода. Ну и влип ты, парень… – сказал полицейский.

– Погодите… Он что, умер?!

– А ты тупой, да? Тебе ж русским языком говорят – убийство! – переспросил напарник первого.

– А… когда? То есть когда его убили-то? – недоумевал Тарас.

– Ну, эти вопросы ты следователю задашь. Или он тебе… А пока вы друг другу вопросы задаете, посидишь сорок восемь часов. А там уж как пойдет… – сказал первый полицейский.

Проводив глазами машину, соседка тетя Зина запричитала тихо, приложив ладонь к дряблой щеке, потом заковыляла к себе в дом, на ходу вспоминая, где оставила телефон. То ли на тумбочке у кровати, то ли на кухонном подоконнике… Долго искала, потом нашла. Потыкав негнущимися пальцами в маленькие кнопочки, отыскала в телефонной памяти номер соседа…

– Севка! Это я, Севка, теть Зина! Конечно, случилось, если звоню! Что я, просто так буду на звонки деньги тратить, при моей копеешной пенсии? Тут за Тараской милиция приезжала, Севка… Увезли парня-то, взяли под белы рученьки… Чего он натворил-то, а? Я слышала, бабы на рынке говорили, что у нашего мэра бандиты дочку убить грозятся… А еще ночью важного мужика убили, прямо в доме… Этого, как его… Который хозяин завода, где твой Тараска работает. Ну и дела, Севка… И за Тараской вдруг приехали! Я и побежала тебе звонить, хоть и дороги нынче звонки-то…

Телефон помолчал, потом тренькнул отбоем, и тетя Зина обиженно сморщила губы. Ишь ты, ответить не захотел… А она всей душой, предупредить по-соседски. Еще и деньги свои потратила! Может, Светка вежливее своего мужа-нелюдима будет? Хотя от нее благодарности тоже не дождешься… Но позвонить все равно надо. По-соседски…

* * *

Кира открыла дверь кабинета, вошла, плюхнулась на свое место. Надо отдышаться, в себя прийти, пока подозреваемого не привезли. Нет, как трудно работать в маленьком городке, где все друг друга знают, все меж собой как-нибудь да знакомы! Знакомый на знакомом сидит и знакомым погоняет! Это ведь и произнести трудно – подозреваемый Тарас Марычев… Севкин и Светкин сын…

Во рту пересохло. Надо чаю попить, – подумала Кира. – Заодно и голод заглушить, время уже обеденное. Но с обедом сегодня никак… Зря она бутерброды из дома не взяла, маму не послушала! Но хоть с печеньками.

Не успела Кира чаю попить. Распахнулась дверь, влетел Севка Марычев, легок на помине. Лоб в испарине, глаза сумасшедшие.

– Ты расследуешь убийство Рогова?

– Во-первых, здравствуй. Во-вторых…

– Так ты или нет? Не рви мне душу, Стрижак!

– Да успокойся… Ну, я расследую.

– Тараса моего подозревают?

– Да. Он проходит подозреваемым по делу. Его должны задержать на сорок восемь часов, я его буду допрашивать. Севка, это моя работа, сам понимаешь.

– Да понимаю я, Кирка, понимаю. Можно, я сяду куда-нибудь? Бегом бежал.

Не дождавшись разрешения, Сева плюхнулся на стул, сгорбился и безвольно опустил руки. А отдышавшись, распрямил спину, глянул Кире в глаза, произнес ровным спокойным голосом: