Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Глава 12
В изгнании
Ты слышишь стон, земля?!
То стон из-под оков.
У озера беды не видно берегов.
Путь к родине моей метелью замело,
За что изгнали нас из рая твоего?
Так началась новая жизнь Айше в изгнании, вдали от родины, без родных и близких. Тяжёлая, смертоносная болезнь с распростёртыми объятиями первой встретила её в чужом краю. Девушка долго находилась в бреду от высокой температуры. Врач решил, что она не жилец и уже не подходил к ней. На десятый день начался кризис: это день, когда болезнь встаёт между жизнью и смертью. Организм вступает с ней в неравную схватку, и если жизнь победит, то смерть отступит. Айше то ли в бреду, то ли наяву вдруг увидела маму… Это была не тез-ана, это была её родная мама с фотографии, которую она видела с раннего детства. Молодая и красивая. Золотые украшения сверкали, а лицо обрамляло сияние.
– Ана (мама)! – крикнула Айше: – мне плохо, я хочу к тебе, – со стоном произнесла она и протянула к ней свои измождённые руки.
Эмине взяла их, и сильная боль пронзила девушку с головы до ног. Что-то синее и яркое вышло из её ослабевшего тела и ушло вместе с матерью. В дверях мама Айше оглянулась и, улыбнувшись, сказала: «Не сейчас, балам (детка), не сейчас…», – и … исчезла.
Айше пришла в себя и почувствовала прилив сил, но, вспомнив сон или видение, вдруг поняла, что это мама забрала болезнь с собой. Да, она рядом и всегда была с ней рядом!!! Потом ещё долгое время девушка находилась под впечатлением и была счастлива, что видела маму во сне.
Вскоре Айше могла уже есть и самостоятельно ходить. Выйдя из лазарета, она заметила, как быстро появились вокруг бараки. За месяц её болезни построен целый посёлок.
Все ссыльные трудились в Городецком леспромхозе Горьковской области. С раннего утра они уходили на лесосеку пешком, где ежедневно валили лес и сплавляли его по реке.
После продолжительной болезни девушка выглядела, как выпавший из гнезда неоперившийся птенец. На неё было тяжко смотреть, не то что отправлять на лесоповал, где её могли не заметить среди деревьев из-за маленького роста и худобы. Комендант посёлка Николай Иванович, недолго думая, определил её статистом. Айше стала фиксировать объём выполненных работ, кубометры древесины и вести прочий учёт. Принимала телефонные звонки, получала сообщения и указания.
Спецпоселенцы могли свободно передвигаться по посёлку и даже выходить за его пределы, но удаление дальше трёх километров расценивалось как побег, за который можно получить срок тюремного заключения. Покидать границы дозволенного можно было только при наличии особого разрешения коменданта. Ссыльным полагались довольствие и хлебные пайки, которых они лишались за малейшую провинность.
В редкие свободные минуты в сухую погоду Айше бродила по лесу. В отличие от лесов Крыма лес средней полосы России намного гуще, а деревья настолько высокие и ветвистые, что местами не пропускали солнечные лучи. Деревья-исполины и кусты росли так часто и близко друг к другу, что приходилось пробираться сквозь них, царапая руки и ноги. Повсюду лежал валежник, который закрывал тропы и преграждал путь.
Стояло лето 1944 года…
Айше исполнилось восемнадцать лет. Достигнув совершеннолетия, она так и осталась маленькой ростом. Худоба не портила её. Фигура приобрела женские формы, исчезло детское выражение лица. Несмотря на перенесённое тяжёлое заболевание и бледность, молодость одарила Айше внешностью восточной красавицы. Пронзительный, живой взгляд больших бездонных глаз притягивал и манил своей загадочностью. В них будто бы из глубины ночи поблескивали маленькие алмазы и отражался весь её внутренний мир. До всех этих трагических событий улыбка не сходила с глаз Айше, они всегда смеялись и искрились, но сейчас искорки погасли. Она стала молчалива. Девушку можно было сравнить с тенью, так не слышно и незаметно она старалась жить среди людей в этом большом и холодном бараке, словно не хотела мешать им своим присутствием. Красоту Айше не портили ни серый шерстяной платок, ни чёрная телогрейка. В этой невзрачной одежде она была похожа на заколдованную злым волшебником прекрасную узницу.
Айше познакомилась с Заремой – добросердечной, стройной крымской татарочкой. Её родители погибли в дороге, и внезапное сиротство вынудило несчастную девушку искать у людей поддержку и участие. Поэтому она быстро подружилась с Айше, такой же одинокой, юной изгнанницей, как сама.
Несмотря на нужду, войну и неволю, девушки мечтали о любви, платьях и туфлях. Около их кроватей всегда стояли цветы или просто веточки кустов и деревьев. Айше не переставала замечать прекрасное и удивительное в окружающем мире. Природа распахнула перед ней свои зелёные объятья и окружила свежим воздухом, запахами трав, деревьев и кустарников. Хвойные деревья – пирамидальные ели и сосны – напоминали родину. Красивые белые березы приветливо встречали её, шелестя блестяще-изумрудными листочками на ветру. В редкий солнечный денёк можно было прилечь на высокую, густую, душисто-зелёную траву или собирать цветы на полянках, где росли пушистые шары клевера, желтоглазые ромашки, красноголовые гвоздики, медовые кашки, яркие незабудки, синие колокольчики и небесные васильки. Девушки плели себе венки из цветов, а потом бежали в барак смотреться в зеркало, а точнее, в осколок разбитого зеркала из комендатуры.
В жаркий день, все цветущие травы: зверобой, душица, полынь, тысячелистник – начинали благоухать. В зарослях кустарников зрели ягоды черники, голубики, брусники. Поселенцы срывали их, как только они появлялись, не дав им созреть. В лесу много грибов, но, чтобы их собирать, надо уходить вглубь дальше трёх километров, поэтому Айше довольствовалась тем, что находила. Иногда видела белку и ёжика, наблюдала за муравьями. Девушка радовалась прекрасному лесу и тому, что осталась жива. Часто мысленно она уносилась в своё детство, где они с братом были вместе, туда, где вся семья кушала экмек (хлеб) и чебуреки, где они были счастливы. Вспоминался запах мандаринов, вкус инжира, тёплое летнее море…
Однажды, когда Айше бродила по лесу и грустила о родине, её мысли прервал хруст веток. Она обернулась и увидела седого деда. Он нёс целую вязанку сухих веток. Около неё дед остановился и,