— Может быть, именно поэтому я никогда об этом не говорил, — сказал он. — В любом случае он может считать вопрос закрытым. Я даже думать больше не буду на эту тему.

Они долго не ложились спать. Вероника наслаждалась бенинскими бронзовыми поделками, которые ей предстояло присоединить к своей обширной коллекции, навязанной ей за последние три-четыре года, и все они не отрываясь смотрели на фотографии тех замечательных детишек, которых ее брату как-то удалось произвести на свет.

Иногда Вероника жалела о том, что принцесса не приходит к ней во сне. Ей хотелось, чтобы та появилась среди ночи, взяла за руку и посоветовала не жалеть о содеянном. Ей хотелось услышать банальности, вроде того, что некоторые вещи предопределены, и не следует убиваться из-за совершенных ошибок, — лучше извлечь из них уроки и идти дальше.

Ей как-то снилось, что на руке у нее часы, в которых плещется живая рыба, в другом сне она выступала в костюме панды, а как-то раз она кормила грудью очень странного ребенка. Но принцесса не приходила, не гладила ее по волосам и не успокаивала.

В течение нескольких месяцев газеты и журналы были полны всевозможными рассуждениями о том, что же произошло той ночью. Некоторые авторы пришли к заключению, что, видимо, МИ-6 и ЦРУ, объединив свои усилия, убили Диану и ее египетского любовника для того, чтобы будущий король Англии не получил магометанина в качестве отчима. Другие обвиняли агентов, нанятых ключевыми фигурами в международной торговле оружием, которые были недовольны ее выступлениями против использования противопехотных мин, в результате чего часто гибли невинные люди. Ходили также слухи о частных армиях, одиноких наемных убийцах и ревнивых любовниках.

Веронику всегда интересовали те версии событий, в которых ее помещали на основную сцену. Согласно одной из них, она сознательно вывела из строя водителя, направив ему в глаза слепящий луч, а по другой — они с Цезарем взяли на себя управление обреченным «мерседесом» при помощи сложного дистанционного приспособления. По обоим сценариям подержанный «фиат» ее родителей был снабжен не только броней, но и турбодвигателем, что позволило ему убраться со сцены с быстротой молнии.

Она понимала, почему столь многие готовы выслушивать все эти теории, откровенно притянутые за уши. Договор о самоубийстве с любовником был бы более романтичным, а авария катера на Сейшелах — более драматичной; исчезновение частного самолета в Бермудском треугольнике содержало бы больше таинственности, а затворничество и алкоголизм — больше остроты. Даже воссоздание трюка с шарфиком Айседоры Дункан и прыжка со скалы Грейс Келли показались бы более приемлемыми, чем столкновение с бетонной колонной. Те люди, которые плакали на улицах, предпочли бы все что угодно такой ее гибели в уродливом тоннеле, даже если это произошло в сердце Города Любви и даже если они нашли среди обломков крушения нити жемчуга и массивный золотой портсигар.

В этой разнузданной кампании иногда всплывали факты, которые снимали часть ответственности с плеч Вероники. Он узнала, что их водитель выпил в четыре раза больше, чем следовало, и что он шал с двойным превышением положенной скорости машину, управлению которой он не был обучен. Она также услышала, что никто из погибших не был пристегнут ремнями безопасности, словно они думали, что несокрушимы, — едва ли она могла взять вину за это на себя.

Иногда в новостях упоминался и «фиат». Было объявлено, что владельцы всех подобных автомобилей в Париже обязаны обратиться в полицию. Она сделала вид, что не слышала этого приказа. Машина ее родителей была зарегистрирована в Нормандии, и, насколько ей было известно, никаких записей о ней в Париже не имелось. А следствие тем временем приобрело подозрительно небрежный и весьма формальный характер, словно полиция давала понять, что ей скорее стоит заняться поимкой преступников, чем розыском некоего автомобиля, который, весьма возможно, сыграл незначительную роль в дорожно-транспортном происшествии, произошедшем, бесспорно, по вине пьяного водителя некоторое время назад.

И что бы не обнародовали детективы или пресса за эти месяцы, последовавшие после аварии, они так и не сказали о главном — о том, что некая девушка, только что бросившая своего приятеля, вела машину, накачавшись вином и раскуривая косяк, слушая радио и беседуя со своей собакой. А если бы не она, то, возможно, путешествие принцессы было бы безопасней, куда бы та не собиралась.

Жан-Пьер увидел в этом знак.

Когда наконец план «Икс» был завершен, они с Вероникой несколько раз звонили подозрительному Клеману. Он не торопился помочь им, но в конце концов, чтобы от них отделаться, он назвал им имя того торговца, которому продал стереоустановку. Они понеслись на ярком оранжевом «фиате», и Жан-Пьер выскочил у магазина, не дожидаясь полной остановки машины. К тому времени, когда Вероника, поставив машину, присоединилась к нему, он уже разыскал свой усилитель, колонки, свой тюнер и проигрыватель. Дека была уже продана, но он был рад тому, что нашел. После краткого пояснения о происхождении оборудования, он умудрился выторговать крошечную скидку и погрузил стерео в багажник.

Уже дома он разобрался с проводами и подключил технику. В колонках раздался щелчок, и выскочил лоток. На нем, сияя как ангел, покоился диск с записью «Там, где рождается звук» в исполнении Софийского Экспериментального Октета Хлеборезки.

Он посетил несколько предполагаемых площадок, поговорил с теми людьми, которые отвечают за свет и звук. Он составил список необходимых дел и предметов, сосчитал, сколько это будет стоить, и определил, какой суммой он мог бы рискнуть. А закончив с этим, он написал длинное письмо в Болгарию. Он надеялся искупить свою вину перед музыкой: переброской Софийского Экспериментального Октета Хлеборезки в Париж он очистит эфир, пострадавший при его участии от песен вроде «(Ты) Такая привлекательная (для меня)» и «Я никогда не любил такую даму (как ты)». Это будет долгий, долгий путь, но он уже делал первые неуверенные шаги в правильном направлении.

Вероника не ознаменовала их предполагаемое расставание сидением в Тадж-Махале с символическими крысами, снующими у ее ног, и дворцы не поглощались языками пламени, отмечая их разлуку. Их отношения потеряли остроту, и уже некоторое время связь их была весьма вялой. Они оба почувствовали, что она ни к чему не ведет, но никто из них не решался покончить с ней. Будучи в Мадриде по случаю выставки Вероники, они молча лежали на противоположных краях гостиничной кровати, и настроение было более унылое, чем могло бы быть при просмотре одним глазом домашнего видео, когда на экране быки топтали незадачливых крестьян. Она сказала ему: «Не катит, да?» И он ответил: «Нет, совсем нет». Они вышли из гостиницы и напились джина с тоником.

Они вернулись на рассвете, Жан-Пьер заснул на полу. Вот, собственно, и все.

В итоге она не ушла с работы. Она и Мари-Франс по-прежнему сидят рядом с Франсуазой (чье неумение одеваться все усугубляется — однажды она пришла на работу в дамской шляпке), а три вечера в неделю она подрабатывает официанткой, пытаясь выбраться из той долговой ямы, в которую попала. Ежемесячно она выплачивает Жан-Пьеру две тысячи франков. Пару недель они избегали друг друга, и между ними все стало ясно. Он нашел себе восемнадцатилетнюю девушку, которая ловит каждое его слово и не сомневается в том, что он зарабатывает на жизнь случайными пленками, музыкальными обзорами и игрой на гигантском саксофоне в квартете полупустого бара дважды в неделю. Ему не хочется делиться с ней успехами на балладном поприще, но они с братом записали уже девять песен, разной степени коммерческого успеха. Денежные поступления весьма устойчивы, и это позволило ему переехать в большую квартиру на левом берегу. Вероника изредка заходит к нему и поддразнивает его: ведь он наконец-то живет так, как очень долго мечтал.