конечном счете в Аризону, можно ехать либо на запад через Оклахому, либо на юго-запад через Техас.

Ма, а Оклахома что, раньше тоже принадлежала Мексике? – спрашивает мальчик.

Нет, Оклахома нет, отвечаю я.

А Арканзас?

Нет.

А Аризона?

Да, говорю я, Аризона прежде входила в Мексику.

И что произошло потом? – допытывается мальчик.

Ее украли Соединенные Штаты, говорит мой муж.

Я добавляю его ответу подробностей. Рассказываю мальчику, что Мексика вроде как продала эти земли, но только после того, как в 1848 году проиграла войну. Рассказываю, что война длилась два года и что американцы называют ее мексикано-американской войной, а мексиканцы, по всей видимости, несколько точнее американской интервенцией.

Так в Аризоне будет много мексиканцев, да? – теперь спрашивает девочка.

Нет, отвечает ей мальчик.

Почему?

А они их всех перестреляли, говорит ее брат.

Стрелами из лука?

Из ружей, говорит мальчик и тут же, изображая меткого стрелка, прищуривает глаз и расстреливает пальцем пластиковые бутылочки, сначала с кетчупом, потом с майонезом, и быть бы Аризоне политой кетчупом, если бы муж вовремя не перехватил бутылочку.

Мы возвращаемся к изучению карты. Муж говорит, что хочет на пару дней задержаться в Оклахоме, потому что там кладбище апачей. Говорит, что давно мечтал посетить это место и это было одной из главных причин, почему он отправился в эту поездку. Я же, хотя бы и вопреки его желанию, хочу ехать через Техас. С того места, где я сижу, наваливаясь на стол, Техас щедро расстилается передо мной во всей своей огромности. Я скольжу кончиком указательного пальца по автостраде. Я проезжаю местечки с названиями Хоп, Плезант, Коммерс, затем сворачиваю на Мерит, потом южнее на Фейт и дальше до Поэтри – к моему изумлению, такой городок и правда существует в штате Техас. Девочка сообщает, что желает вернуться в Мемфис. Мальчик говорит, неважно куда, лишь бы ему побыстрее принесли его гамбургер. Первыми прибывают напитки, и мы молча потягиваем лимонад, слушая женщину за другим столиком. Она разглагольствует громко и замедленно, обращаясь не то к своему малютке, не то к пространству, по поводу скидок в местном супермаркете, не прекращая поставлять ему в рот одну за одной соломины картофеля фри, обмакнутые сначала в кетчуп, потом в майонез. Малютка отвечает на ее речи бессмысленным бурчанием и взвизгами. Бананы по девяносто девять центов за фунт. Малютка пронзительно взвизгивает. А взять молоко по семьдесят пять центов за картонку. Малютка утробно рычит. Потом она переводит взгляд на нас и сообщает ему, что иностранцев этих нынче развелось прям на каждом шагу, и чем дальше, тем больше, ну так она и не против, ну и пускай себе, лишь бы не бузили. Она вручает малютке очередную соломину, так щедро сдобренную кетчупно-майонезной смесью, что ее кончик печально клонится вниз, как импотентный орган.

Мы все дружно оборачиваемся, когда в кафе заходят новые посетители: папа, мама и младенец в прогулочной коляске. Их внешность более или менее непримечательна, выделяется разве что младенец – своими неимоверными размерами. Может даже, он неестественно огромен. Не верится, что с такими габаритами можно быть младенцем. Но если судить по его неоформившимся чертам, почти полному отсутствию волос на головке и отрывочным, почти пиксельным движениям, это, безусловно, младенец. Малютка на высоком стульчике приходит в ажитацию и, взмахивая картофельной соломиной, выкрикивает:

Беби!

Нет-нет, какой же это беби, говорит ему мамаша, подкрепляя свое «нет-нет» решительными взмахами новой соломинки.

Беби! – капризничает малютка.

Что ты, что ты, никакой он не беби, моймусичек, нет, нет и нет. Он просто громадина. Страшенная громадина. Все равно как те помидоры, помнишь, мы видели в супермаркете. Небожеские помидоры.

Ее ни разу не волнует, что она слишком орет и ее голос разносится по всему кафе, так что ее слышат и собственный малютка, и мы, и, разумеется, это семейство более или менее непримечательного вида; они тоже принимают к сведению ее мнение, к которому на самом деле склоняемся и мы, разве что не осмеливаемся высказать его даже шепотом. Наконец нам приносят гамбургеры, я тут же пробую на своей картошке фри подсмотренный рецепт, окуная ее в майонез и в кетчуп, и нахожу, что это очень даже неплохо.

Когда мы расплачиваемся за еду, наш план уже утвержден. Из Босуэлла мы берем курс на городок под названием Джеронимо, просто посмотреть, что там и как и почему у города такое название. Затем двинемся в город Лотон, это всего в нескольких милях от кладбища, где похоронен Джеронимо, хотя есть множество разнообразных теорий, что тело Джеронимо выкрали и где-то перезахоронили члены некоего тайного общества из Йельского университета. Муж месяцы напролет планировал посещение этого кладбища. И ехать туда всего ничего – каких-то четыре часа, и мы в Лотоне, так что по пути туда можно сделать несколько остановок, заночевать в Лотоне, а наутро посетить кладбище.

АРХИВ

Одна моя подруга-тамилка, она родом из Талсы, предостерегала меня: заехать в глубь Оклахомы – все равно что заснуть и провалиться в фантасмагорические дебри чьего-то больного подсознания.

На подъезде к Тишоминго, в южной части Оклахомы, мы замечаем рекламный щит, и мальчик громко зачитывает:

«Впереди пруд и пляж! Масса удовольствия гарантирована!»

Дети настаивают, и мы соглашаемся сделать привал и искупаться. Перед небольшим искусственным озерцом выстроились несколько машин, размеры парковочного пространства больше размеров самого озера. Муж достает свою звукозаписывающую аппаратуру, а мы – кое-какие нужные вещи. На берегу мы расстилаем два полотенца, дети скидывают одежду и в трусиках бегут в воду. У берега довольно мелко, и можно без риска отпустить детей поплескаться, так что я усаживаюсь на полотенце и приглядываю за ними с берега, иногда отвлекаясь на других отдыхающих.

Передо мной проходит женщина средних лет. С ней вдоль берега прогуливается исхудалый старик – наверное, ее отец. Две их крохотные собачонки резвятся и прыгают в нескольких футах впереди. Одна собачонка все время спотыкается о камни, корни, а может, о собственные лапы и всякий раз громко взвизгивает. На каждый взвизг женщина ласково воркует: «Ты окей, мой кексик? Ты окей, дорогуша?» Собачонка не отвечает. Зато отвечает старик: «О, все чудесно, дорогая. Спасибо, ты такая заботливая».

Слева от меня мужчина привольно раскинулся в желтой надувной лодке и угощается пивом. Его жена, маленькая и худенькая, сидит по-турецки на полотенце и читает журнал. Время от времени она громко зачитывает названия статей и отдельные фразы: «Ученые считают, что данная диета снижает риск болезни Альцгеймера на целых 53 %!», «Вы всю свою жизнь неправильно разрезали торт: рассказываем потрясающий новый способ!» Когда ей надоедает, она встает и приносит мужу новую бутылку пива, которую он, надо полагать, заказывает ей посредством телепатического внушения, потому что она каждый раз идеально вовремя подносит ему новую бутылку, ровно в момент, когда в прежней остается на донышке. С ними лабрадор, который исправно приносит палки и прочее, что мужчина в лодке забрасывает в воду. Сейчас лабрадор таскает из воды камни – ни разу не видела, чтобы собака приносила такие апорты.

Муж стоит в воде по колено, кофр висит на правом плече, рука направляет вверх микрофонный бум. Мужчина в лодке замечает его и интересуется, не радиацию ли он замеряет. Муж вежливо улыбается в ответ и говорит, что просто записывает звучание озера. Мужчина при этой новости фыркает, потом кхекает, прочищая горло. Тут я понимаю, что они с женой загорают не одни, а со своими тремя детьми, те играют рядом с нашими: две беспрерывно хихикающие девочки и мальчик с широким круглым лицом, на котором почти не видно носа, в огромном, не по размеру спасательном жилете. Время от времени мальчик громко выкрикивает: «Брокколи, брокколи!» Сначала я решаю, что Брокколи – это кличка их лабрадора. Но, немного прислушавшись, понимаю, что мальчик имеет в виду овощ, а не домашнего питомца. Мать успокоительно отвечает ему из-за своего журнала: «Да, милый, конечно, вот вернемся домой, и покушаешь немного брокколи».

За сценкой с лабрадором наблюдает также увесистая дама с розовым полотенчиком на шее. Она сидит на раскладном стульчике наполовину в воде и одну за одной смолит сигареты. Вроде бы вполне нормальная тетенька, разве что почему-то уселась лицом к парковке, а не к озерцу. Внезапно она оживляется и громко интересуется у семейства, как они собираются отмывать свою собаку, не перепачкав весь дом. Мужчина в желтой лодке не колеблясь отрубает: «Из шланга». Женщина заливается хриплым отхаркивающим смехом.

Я наконец решаю присоединиться к детям: переодеваю купальник, прикрывшись полотенцем, и заползаю в воду в позе амфибии – на животе, помогая себе