преодолеть все последствия «нокдауна»! И потому, когда я схватил палицу сержанта и со всего маху, наотмашь врезал ею по голове врага, целя в висок, брат-ливонец не успел ни защититься, ни уйти от атаки…

Однако крик безвременно почившего германца свое дело сделал: в палатку ворвалось еще двое полубратьев, до этого дежурящих у входа. Уже готовые к бою, закрывшиеся щитами и цепко сжимающие рукояти боевых секир — они замерли всего на мгновение, взирая на меня, застывшего с окровавленной палицей в руке, и Микулу, буквально раздавившему горло второго сержанта своими стальными пальцами… А после, яростно закричав, немцы бросились на нас!

Я едва успеваю отскочить, уходя от обрушившегося сверху топора — и тут же сам бью сверху вниз, целя по вооруженной кисти противника! Топор — оружие инерционное, а уж если еще и промахнуться по цели, хорошенько вложившись в удар, то обязательно последуешь вслед за ним… Вскрикнув от боли, сержант выпустил рукоять секиры — а я уже перевел атаку на верхний уровень, резко ткнув навершием палицы в лицо противника! Германец чудом успевает отклонить голову и вскинуть щит к лицу — но теряет при этом обзор… И я вновь отвесно бью вниз, в этот раз выбрав целью колено чуть выставленной вперед правой ноги!

Булава с размаху впечаталась в сустав — и уже в следующий миг нога полубрата выгнулась внутрь и начала складываться под очередной вскрик его боли… Пошел вниз и щит, открывая лицо сержанта — открывая под добивающий удар!

Спустя пару мгновений все было кончено — и я развернулся к последнему из врагов.

Впрочем, моя помощь уже не пригодилась... Микула, принявший атаку своего противника на трофейный щит, подсек его ближнюю ногу, даже не вставая с земли! Он просто ударил под щиколотку полубрата раскрытой ладонью — и силы сбить крестоносца наземь порубежнику хватило с лихвой! А выпрямившись, северянин резко обрушил основание треугольно щита на горло германца, прижав стопой его собственный щит к груди… Секиру же немец выпустил еще по время падения.

— Замерли!

Предупредив Микулу, я настороженно прислушался к окружающим звукам, с раздражением отметив, как отчаянно бьется сердце, чей стук отдается в ушах! Но в следующий миг оно уже буквально замерло — я услышал и резкие, отрывистые команды крестоносцев, и топот ног многочисленных воинов… После чего поспешил сменить трофейную булаву на топор, и подхватил щит одного из поверженных полубратьев, готовясь к немедленной и неизбежной схватке. Вооружился секирой и Микула, сохраняющий на лице выражение отрешенного, уже практически мертвого спокойствия… Встав плечом к плечу, мы замерли напротив входа в палатку, прикрытого пологом — ожидая, что уже в следующий миг сюда ворвется целый отряд врагов, и мы примем свой последний и очень короткий бой…

Но ни в следующий миг, ни спустя полминуты в шатер никто даже не попытался проникнуть! Хотя шаги бегущих, суетящихся людей раздаются со всех сторон… А затем к ним прибавился звук отдаленно проревевшего боевого рога. А после еще одного, и еще — а следующий протрубил уже совсем рядом с нами! И я с некоторым облегчением перевел дыхание:

— Слышь, Микула, а ведь кажись, наши пришли!

Северянин молча кивнул — но лицо его заметно прояснилось и просветлело.. Однако же расслабляться еще не время! Я указал порубежнику на сраженного мной рыцаря, кровь из пробитого виска которого уже компактной лужицей натекла подле головы, лишь чудом не испачкав плаща:

— Сюрко ни одного из них на тебя не налезет, но накинув плащ рыцаря поверх своей кольчуги, ты и сам вполне сойдешь за рыцаря. Шлем только сверху добавить…

Я с некоторым сомнением посмотрел на косматую голову порубежника и «фригийский колпак» ливонца, слетевший с его головы в момент удара палицей, после чего преувеличенно оптимистично заявил:

— Да наверняка налезет!

Одновременно с тем сам я шагнул к первому поверженному мной сержанту, намереваясь затрофеить его накидку-сюрко, шлем-айзенхут и щит. В свою очередь Микула, пусть и с явным сомнением принявший мое предложение облачиться в рыцаря, примирился со своей ролью, как только снял с брата-ливонца пояс с мечом и узким кинжалом. Кольчуги наши (в отличие от оружия) никто не забирал — и быстренько облачившись в брони, натянув поверх их трофейный шмот крестоносцев и вооружившись «чем Бог послал», мы поспешили покинуть шатер, пока нас никто не «запалил»…

К моему вящему неудовольствию, суета и неразбериха, охватившие немецкий лагерь при известии о приближении войска Всеволодовичей (как-то иначе объяснять внезапно начавшуюся суматоху я не берусь), заметно сбавили обороты. Рыцари, уже облачившиеся в хаурбеки и оседлавшие жеребцов, в настоящий момент централизованно и относительно спокойно собирают вокруг себя «копья» (то есть малые отряды полубратьев, оруженосцев и наемников), а отряды крещеной чуди большими и малыми группами выходят на поле перед палатками. Выходит, внезапного удара по неготовым к бою лицонцам уже не выйдет…

Но я надеюсь, и отступить им никто не даст!

— Слышь, Микула, нам бы лошадками разжиться бы…

— Дело говоришь, Егор…

…Ландмейстер Ливонской комтурии Тевтонского ордена Дитрих фон Грюнинген от волнения кусал губы. Как давно в лагерь прискакали двое уцелевших сержантов из ближнего разъезда?! Расположенный на окраине разоренной веси, отстоящей всего на десяток верст от Пскова, его внезапно атаковали невесть откуда взявшиеся русы… А вот теперь на опушке леса, от границы которого до городской стены и есть-то всего четыре версты, постепенно строится, равняя ряды, вражеская рать!

Ярослав Всеволодович явился на поле боя. И судя по многочисленным золотым львам на зеленых стягах, гордо реющих над головами русичей, он пришел сюда вместе со старшим братом…

Очевидно, слова новгородских посланников изначально были ложью — хотя ведь конфликт князей-братьев подтвердили лазутчики ордена, да и золото крестоносцам было передано реальное! Ландмейстер большую часть его использовал для подкупа литовцев, как и обговаривалось заранее, оставив себе лишь небольшую часть в качестве доли посредника. И ведь именно золото в свое время окончательно его убедило!

Святой крест! Да Дитрих и сейчас предполагал появление русичей пусть не случайностью, но стечением естественных обстоятельств: повздорили братья, однако же и не решились на скорую брань… А тут как тут появились ливонцы, вместо победного марша до союзного Новгорода упершиеся лбом в стены враждебного Пскова! Тогда и помирились Ярославичи, обретя общего врага… Звучит, конечно, не очень убедительно — но то, что все происходящее было заранее продумано и обговорено князьями, действующими по взаимному согласию, звучит еще менее правдоподобно!

Вот только когда фон Грюнинген, рассерженный вынужденным