Это был самый влиятельный карьерный дипломат, с которым мне когда-либо приходилось служить. Он живо интересовался всеми аспектами дипломатической работы. Посол лучше любого техника разбирался в хитрых устройствах, установленных в бойлерной посольства, и мог мгновенно решить практически любую проблему в любой области – от помощи американцам, наживших себе неприятности из-за неладов с российским законом, до решения вопросов большой политики и налаживания отношений с Ельциным. Пикеринг не очень хорошо говорил по-русски, что сильно его огорчало. Но быстрота реакции (и отличный переводчик) компенсировали этот недостаток, так что на практике он не слишком страдал от него.

Пикеринг никогда не выполнял инструкции Вашингтона механически, предварительно не обдумав вопрос. Он был убежден, что дипломатическое представительство – не почтовое отделение, где просто получают телеграммы с указаниями из высших инстанций. Этот человек считал, что он представляет в России президента США и ему платят не только за то, чтобы он информировал начальство о происходящих событиях, но и за то, чтобы он еще и предлагал собственные идеи и политические решения, и при этом в случае необходимости сначала действовал, а потом уже оправдывался. Единственной слабостью Пикеринга, о которой я могу рассказать, было пристрастие к быстрой езде по смертельно опасным российским дорогам. Восседая на заднем сиденье своего бронированного лимузина, он сгорал от нетерпения, желая как можно скорее добраться до места назначения и заняться делом. Посол постоянно указывал своему страдальцу-водителю, как надо ездить, то заставляя его мчаться по встречной полосе на улице с односторонним движением, то вынуждая совершать рискованные маневры, следуя примеру бесшабашных московских автолюбителей.

В дипломатической службе Госдепартамента не пишут учебников и инструкций. Отсутствие дипломатической доктрины или хотя бы систематизированных материалов всегда было недостатком нашего учреждения. В течение долгих лет, постигая тонкости профессии дипломата, я получал знания главным образом от своих великолепных наставников – блестящих дипломатов, дававших мне уроки мастерства ведения переговоров и руководства людьми. Новые поколения дипломатов учились на опыте предшественников, и у меня не было лучшего примера для подражания, чем Том Пикеринг.

Пикеринг руководил дипломатической миссией, которая в то время была крупнейшим в мире зарубежным представительством США и включала, помимо посольства в Москве, консульства в Санкт-Петербурге, Екатеринбурге и Владивостоке. В отличие от наших представительств почти во всех других странах, летом 1994 г. у нас работали всего несколько россиян – водителей, слесарей, служащих консульских отделов и помощников, выполняющих различные поручения американцев. Еще в середине 1980-х гг. (после скандалов, связанных с обвинениями в шпионаже и прослушивании разговоров) советское правительство запретило гражданам страны работать в американском посольстве, и Пикеринг только сейчас вновь начал принимать их на работу.

Пикеринг возглавлял «национальную сборную», включающую работающих в посольстве высокопоставленных представителей примерно 20 наших министерств и ведомств. Служащие Государственного департамента составляли менее половины из них. Остальные были сотрудниками министерства обороны, министерства финансов, министерства торговли, министерства сельского хозяйства, разведслужб и других ведомств. Я всегда считал, что «национальные сборные» – самый эффективный инструмент межведомственной координации (по крайней мере с позиций Госдепа). Умело координируя работу представителей министерств и ведомств, такой авторитетный посол, как Пикеринг, имел возможность не только быстро проводить в жизнь внешнеполитические решения Вашингтона, но и, поскольку влиятельные сотрудники этих учреждений работали у него под боком, в Москве, влиять на принятие этих решений.

Будучи представителем президента США в России, Пикеринг пользовался в Москве бóльшим авторитетом, чем сотрудники других американских государственных органов, а работающая в посольстве «национальная сборная» обеспечивала ему куда более мощную поддержку в Вашингтоне, чем любому другому высокопоставленному служащему Госдепа. Пикеринг умело использовал это преимущество. Ему не нужно было напоминать своей команде о том, что он назначен на свой пост самим президентом, – его уважали и без этого. Огромный опыт посла и его внимание к проблемам подчиненных гарантировали их лояльность, а он, в свою очередь, не раз помогал им в решении ведомственных задач, используя свою энергию и доступ к высокопоставленным должностным лицам в России. Подчиненные Пикеринга платили ему тем, что ничего от него не скрывали и слушались его. О том, насколько блестящим руководителем был наш посол, и о преданности ему «национальной сборной» говорит то, что не было случая, чтобы для него стали неожиданностью какая-либо акция разведслужб или появление на территории посольства представителей, например, органов правопорядка. Он не контролировал каждый шаг своих подчиненных – он просто проводил четкую политическую линию и мудро использовал свои широчайшие полномочия.

Заместителем Пикеринга и его знающим и очень опытным помощником в работе в России был Дик Майлз. Дик прекрасно разбирался в российских делах, превосходно владел русским языком и обладал здравым смыслом и способностью устанавливать контакты с представителями любых слоев российского общества. Эти качества делали его незаменимым работником, он служил примером для всех нас. Мой пост главы отдела политики номинально был третьим по значимости в посольстве. Поскольку Пикеринг часто бывал в разъездах, примерно половину своего почти двухлетнего срока пребывания в стране я исполнял обязанности заместителя посла, а несколько недель, когда в Москве не было ни Пикеринга, ни Майлза, – временного поверенного в делах США в России.

В отделе политики работали 27 человек – намного больше, чем в аналогичном отделе любой другой нашей дипломатической миссии, а также четыре помощника по административным вопросам и двое российских граждан, которые договаривались о встречах и переводили документы в офисе, отделенном от других помещений посольства, где сотрудники-американцы занимались секретной работой. Наша задача заключалась в том, чтобы передать в Вашингтон информацию «с места событий», донести до него свое видение российских политических и экономических реалий, чтобы там, в свою очередь, могли составить точное представление о ситуации в стране и учесть его наряду со множеством других соображений, переполнявших ящики для входящих сообщений в высоких кабинетах. Мы ездили по всей России, через все 11 часовых поясов, чтобы показать Вашингтону максимально объективную, насколько это было в наших силах, картину драматических событий, разворачивающихся в стране, изо всех сил пытающейся совладать сразу с тремя историческими трансформациями: крахом коммунистического режима и резким переходом к рыночной экономике и демократии; распадом советского блока и системы безопасности, которую он обеспечивал русским, вечно считающим себя незащищенными, и, наконец, крахом Советского Союза, а вместе с ним и Российской империи, создававшейся на протяжении нескольких столетий. Любая из этих трех трансформаций с трудом поддавалась контролю, а что делать сразу с тремя, было и вовсе не понятно.

В то неспокойное время любая поездка по России превращалась в незабываемое приключение. Помню ледяной вечер в быстро хиреющем сибирском городе Кемерово. Я провел его под землей, на глубине около 300 метров, беседуя с шахтерами. Во Владивостоке, в то время