— А сколько тебе лет-то, если не секрет?

— Так вот подсчитай, сколько будет с шестьдесят первого. — Андрей и Леха пораженно переглянулись и от удивления открыли рты.

— Не может быть! Восемьдесят лет?! Не может такого быть!

— Хочешь верь, хочешь не верь! Мои годы всегда со мной!

— Как же ты в такие-то годы... один... по тайге ходишь?

— А что такого? Тайга для меня — дом родной! Она и кормит, и лечит, и путь-дорогу указывает. Она сама скажет, когда дома сидеть. Тайга любит сильных и здоровых! А ежели она меня пока голубит — значит, ходить можно!

— И давно ли ты, дядя Иван, вот так ходишь? Когда из дома вышел?

— Из дома-то? Так вот, почитай, как подснежник расцвел, так и пошел! — равнодушно ответил Иван и подкинул в костер полено.

У костра надолго воцарилось молчание. Парни с восхищением смотрели на Ивана. А он налил себе еще одну кружку и продолжил разговор:

— И как там сейчас в Чибижеке-то? Хороша ли жизнь? Много ли народу проживает?

— Людей-то? — переспросил Андрей. — А кто его знает! Может, тыща, может две. А может, и все десять! Лоточники с самого утра по реке сидят. В глазах пестрит! И мужики, и бабы — все моют золото. Но золотишка по руслу мало осталось. Если старатель в день один грамм отмоет — сам царь государь! Неделю живет беззаботно. Золото меняют в золотоскупке на боны.

Боны — это карточки такие, отпечатанные на станках, где и деньги печатают. Один бон — тридцать рублей. Только на рубли в Чибижеке ничего не купишь и не продашь! Хитро придумано: хочешь жить — мой золото! А на боны можно купить все, начиная с крупы и кончая хорошей обувью. На один бон можно ночь в ресторане отгулять. Ресторан на Безымянке давно отстроили. Магазины на всех приисках. Золотоскупки — тоже на каждом прииске. Две хлебопекарни. Одна на Понуре, вторая на Безымянке. Только вот с хлебом тяжело. Выдают по норме, четыреста грамм на рот. Муки недостать. Муку дают только охотникам, как поощрение. За одного добытого соболя — двадцать пять килограмм. Но так как соболей сдают в Ольховке, то и за мукой надо топать в Ольховку. Так-то ничего, жизнь понемногу налаживается. Те, кто работает на шурфах да на хорошей жиле, шикуют. Всю зиму в собачьих дохах пьяные по улицам под гармошку пляшут. Ну а те, кто на золото не попал, лапу сосут. Переселенцев много. Из колхозов бегут, говорят, что продотряды все зерно подчистую выгребают, жрать нечего. А тут как-никак за пару дней грамм золота отмыть можно. Ну а те, кто за соболем бегает, вообще золото не моют. За пару аскыров «купцы» такую цену дают — год на кровати лежи, ничего не делай, плюй в потолок и все равно сыт будешь. Мы с тятей в прошлом году за три месяца девять соболей обметали, так коня и корову купили. И продуктами семью на год обеспечили. Только вот с каждым годом соболей все меньше и меньше. Не знаю, как будет дальше, наверное, скоро всех выловят. Охотников с каждым годом все больше и больше, а обмет — сто процентов гарантии. Проловов не бывает...

Дядька Иван задумчиво подтвердил:

— Да... соболь сейчас дорог! У нас тоже так на Байкале. Соболий следок в редкость. Но если обметаешь — король! Я промыслом тоже сызмальства занимаюсь и знаю, как «купцы» на коленях стоят, готовы задницу целовать!

— А что, дядя Ваня, давно ли в Чибижеке золото моют? — спросил Андрей.

— А кто его знает! Мой прадед, которого я и в живых-то не застал, говорил, что, как он сюда пришел, здесь уже мыли. А он уже лет как сто назад умер. Дед мой говорил, что он застал то веселое времечко. С лотка всегда самородок выскакивал. Песок не брали, так как «тараканов» хватало. С каких пор золото отмывают, никто не знает. Мой прадед с желтолицыми встречался. Это же их исконные земли. Они здесь от начала веку хозяевали. Говорят, что, когда первые русские пришли, они недовольные были, противились, резали, давили мужика-бродягу. Да разве медведя от меда оттащишь, если он в улей залез? Но с луком и стрелами против пищали не попрешь! Отвоевали землю, прогнали тюрков. Однако сколько тут людей осталось догнивать, только господь Бог ведает! А сколько мужиков наши купцы порешили? Купцы-то поумнее да похитрее нашего брата. Где спиртом напоят, где товар гнилой подсунут, а где и нож в спину. Сколько только на моем веку людей в тайге сгинуло! В этих краях человеческих костей больше, чем золота! Даже со мной не раз бывало: начнешь по ключу пробу брать, глядишь, то череп человеческий выскочит, то просто кость... Жуть, да и только! Опять скелет в землю закопаешь, крест поставишь, а как звать-величать — не ведаешь. Так могилка безымянной и останется... Крест сгниет, могилка с землей сровняется, и нет никакой памяти, как и нет человека...

Незаметно утихла разбушевавшаяся гроза. Мелкий дождик невидимой пылью сеял из непроглядной тьмы. Иван медленно поднял голову:

— Завтра будет хороший день!

— Почему ты так решил? — спросил Андрей.

— Эк, человек! Да, я вижу, мало ты еще по тайге хаживал! Простых истин не знаешь. Видишь, ветерок с востока потянул? Верный признак, к ведру!

— Смотри-ка, а я и не знал...

— Век живи — век учись! — улыбнулся дядька Иван. — А не поставить ли нам с тобой еще чайку?

— Отчего же не поставить? Сейчас за водичкой сбегаю, — поспешно сказал Андрей и исчез в зарослях тальника.

За разговорами Леха впал в крепкие объятия сна и захрапел. Когда Андрей вернулся, дядька Иван с улыбкой заметил:

— Счастливый... Спит и в ус не дает! А я вот к старости плохо спать стал. К вечеру находишься — сил нет! А ляжешь, три-четыре часа — и все. Потом всю ночь звезды караулю.

Он хотел сказать что-то еще, но умолк на полуслове. Послышались тяжелые, неторопливо-размеренные шаги, шумное пыхтение, короткие ругательства. Кто-то шел на свет костра. Под давлением тяжелых ног треснула пара сучков, после чего возникла огромная фигура Гришки Сохатого. Он был сильно пьян.

— Андрюха! Ты чего это убежал? А я тебя потерял.

Сохатый грузно уселся рядом, удивленно и вызывающе посмотрев на дядьку Ивана, спросил:

— Леха? Не, не Леха... А ты кто такой? Откуда взялся?

— Из тайги пришел. Вот только недавно, перед сумерками, — ответил Иван и преспокойно потянулся за кружкой.

— Кто такой? Бродяга? Что тебе здесь надо? Чего шаришься? Вынюхиваешь золото? — грознее и строже спросил Гришка, уставясь немигающими глазами на торбу дядьки Ивана.

— Ничего не вынюхиваю. Проходил мимо, иду в Чибижек к родственникам.

— А к кому это ты идешь, ну-ка скажи?

Дядька Иван назвал фамилию, но Сохатый не унимался.

— Ты мне тут не заливай! Знаем мы вашего брата. Ходите, вынюхиваете, где золото есть, а потом по нашим шурфам копаетесь!

— Не надо мне вашего золота. У меня своего хватает. Сказал же — прохожу мимо. Остановился на ночлег. Вон и Андрейка подтвердит, — все так же спокойно ответил Иван и прихлебнул чаю.