Оливия вошла в кабинет и стала смотреть на стену. Через несколько минут в дверь тихо постучали, и сердце у нее екнуло, однако оказалось, что это всего лишь Джем.

– Можно, мисс? Я принес чай и кекс от миссис Джонс и кое-что от его светлости.

Сердце у нее протестующе сжалось и упало.

– Да, Джем? Значит, он сегодня не придет?

– Не знаю, мисс. А только он попросил меня купить грелку для ног.

– Что?!

Джем выглядел таким же удивленным, как она. Поставив поднос на стол, он принес из коридора деревянную шкатулку с резной ручкой.

– Вот, грелка для ног. Наверное, в Йоркшире такие тоже есть? Я уже положил в нее уголь на кухне. Его светлость сказали, что она может вам пригодиться.

– Так и сказал?

– Да, мисс. Я поставлю ее под стол, хорошо? Да, и еще он сказал: раз Нора привязалась к моей сестре Эбби, пусть она тоже остается на Спиннер-стрит и помогает миссис Джонс не только вытирать пыль. Вот, мисс, можете садиться.

Оливия послушно села, просто потому, что так было проще; ей очень хотелось затопать ногами и потребовать, чтобы Лукас явился немедленно! И тогда она скажет ему…

Она удобно устроилась. Раньше она даже не сознавала, какой здесь холодный пол. Будь он проклят!

– Экипаж еще стоит снаружи. Миссис Джонс попросила меня съездить с ней к драпировщику. Кажется, сегодня ей привезли не ту материю. Если вам что-нибудь понадобится, дома Эбби.

– Поезжайте, Джем. Пожалуйста, передайте лорду Синклеру мою благодарность за его великодушную заботу обо мне и сообщите, что я, разумеется, возмещу ему все издержки.

– Прямо так и передать, мисс? – Джем широко улыбнулся. – Боюсь, я все не запомню.

– Не обязательно передавать дословно. Лишь бы он понял смысл.

– Все ясно, мисс!

После того как Джем вышел, в кабинет вбежала Чернушка и направилась прямиком к грелке для ног.

Оливия слушала тишину в доме. Ноги радовались теплу, идущему от нового приобретения в хозяйстве.

– Чернушка, ты, наверное, думаешь, что эта грелка – настоящее счастье, но все не так просто, – сообщила она кошке, мурлычущей у ее ног. – Стоит мне повернуться к нему спиной, как он находит новый обходной путь в мою жизнь…

– Так и знал, что вы придадите обыкновенной грелке какой-то дополнительный смысл.

Вошел, даже не постучав! Оливия постаралась изобразить возмущение, чтобы он не заметил, как она обрадовалась его приходу.

Он подошел к камину, протянул руки к огню.

– Итак… рассказывайте, почему вы обиделись.

– Я не обиделась, – ответила Оливия. – Мне просто интересно, что еще вы собираетесь добавить в мое домашнее хозяйство, не посоветовавшись со мной.

Он покосился на нее через плечо.

– Хотите, чтобы в следующий раз я спросил у вас разрешения?

– Следующего раза не будет.

Лукас пожал плечами и сел у стола. Наклонившись, он приласкал кошку.

– Может быть, начнем сначала? Доброе утро, мисс Силвердейл. Доброе утро, Чернушка, – ах ты, подлиза!

– Доброе утро, лорд Синклер. Неужели вы нас сравниваете?

– По-моему, вы больше похожи на терьера, а не на кошку… Что сегодня приготовила Нора? – спросил он, глядя на поднос, накрытый салфеткой.

– Вас что же, дома не кормят?

– Мавзолей не дом, а меблированная пещера. Конечно, я поел, хотя оставил место для Нориных кексов. Рад, что она нашла применение апельсинам, они пахнут восхитительно.

– Значит, вы и апельсины прислали? – возмутилась Оливия.

– Не я, а миссис Таббс. Кстати, я нашел миссис Элдрич.

Она едва не выпрыгнула из кресла.

– Неужели? Почему же вы сразу не сказали?! Она живет в Лондоне? Мы должны с ней поговорить!

– Обязательно поговорим – завтра. Есть пределы моего падения, я по воскресеньям вдов не допрашиваю. Не забывайте, мы действуем по моим правилам!

Она поежилась.

– Элспет договорилась, что завтра в полдень мы с группой знакомых посетим Британский музей, но я попрошу ее…

– Нет. Повторяю, мы разделяем два мира, а значит, вы не станете менять планы. Кроме того, завтра утром у меня тоже другие дела. Я придумаю благовидный предлог для того, чтобы повидаться со вдовой, не возбуждая ее подозрений. Но вначале надо убедиться, что она дома. Завтра я сообщу вам время и место. Кто еще пойдет с вами в музей?

– Кажется, Барнстаблы и Уэстерби. Элспет называла и другие имена, но я не запомнила.

Он скривил губы, насмешливо улыбнувшись, как на публике.

– Силки затягиваются. В клубах ставят на Барнстабла, Уэстерби ненамного отстает. Завсегдатаи клубов заключают пари на то, кому из них вы дадите свое согласие. Есть и другие претенденты, например Болтон, но у него шансов меньше. Кое-кто даже собирался вписать в книгу для записей пари мое имя – после нашего второго вальса.

– Невероятно!

– Судя по всему, светское общество разделяет ваше недоумение. Во всяком случае, на меня не поставил никто.

– Нет, я не могу поверить, что можно заключать пари из-за такой ерунды. Неужели им больше нечем заняться?

Он налил чаю и придвинул к ней чашку. На поверхности расходились круги. Оливия дотронулась до ободка, стараясь не расплакаться. Братья ни разу не наливали ей чай с тех пор, как она была маленькой. Нечестно наливать ей чай, присылать грелку и карандаши, потому что ей нужно больше, гораздо больше! Она ничего не ожидала, но после того, как он небрежно отмахнулся от возможности очутиться в списке ее поклонников, ее вдруг пронзила острая боль.

Оливия зажала между пальцами карандаш. Они были такими красивыми, что ими жалко было писать. Надо будет отложить один, чтобы он всегда напоминал ей о странных днях и еще более странном мужчине, которого она заставила себе помогать. Может быть, когда-нибудь она расскажет внукам, если они у нее будут: этот карандаш подарил мне человек, который изменил мою жизнь. Она точно не знала как, но он ее изменил.

«Карандаш подарил мне мужчина, которого я люблю…»

– Что такое? – резко спросил он.

– Ничего.

– Лгунья. Вы обиделись на меня, леди Фелпс, себя или на весь мир в целом?

– На себя, – ответила Оливия, заставляя себя отвлечься от темы, которая не принесет ничего, кроме лишней боли. – Я составляю списки фамилий и интересных фактов, которые нахожу в письмах, но боюсь, если мы ничего не узнаем от миссис Элдрич, у меня закончились идеи относительно того, что делать дальше.

– Возможно, Оливия, так происходит потому, что делать больше нечего. Нет, не отвечайте, просто дайте ваши последние списки, а сами читайте дальше письма моей матери. Если найдете в них что-то, что вас смутит, не говорите мне.