— Ишь ты, разбаловала тебя Византия жаркой погодой! — с усмешкой проговорил Михаил, любовно глядя на брата. — Родина не столь приветлива. Сейчас только осень, а что будет зимой!

— Помню, как же! Мне уже восемь лет было, когда я через море отправился в дальние края...

— Сильно тосковал?

— Не очень. Да и то поначалу. Рядом мама была, а это главное. А сейчас по Византии соскучился.

— Да, такие вот дела, — протянул Михаил, о чём-то напряжённо думая. Потом неожиданно сказал:

— А знаешь что, давай на моё место в Торческ! Надоело мне крутиться среди кочевников, сил нет! По шатрам, по юртам, среди грязи и неустроенности. Да ещё с моим здоровьем...

— А что с тобой?

— Простудился я на охоте, и привязалась какая-то болезнь, ни знахари, ни кудесники, ни травники помочь не могут.

И, приблизившись к Всеволоду, тихо добавил:

— Кровью начал харкать. На днях заметил, страшно испугался. Не жилец я, видно.

— Да ладно тебе, брат, о чём ты говоришь! Вид у тебя такой, что жить и жить.

Лукавил Всеволод, когда говорил такие слова. Видел, что тает брат, немощь его одолевает: большие глаза его лихорадочно блестели, тонкие руки с синеватой кожей заметно дрожали, лоб покрывался испариной, он часто вытирал его полотенцем.

— Оставлю я тебя княжить в Поросье, а сам с Марией и Глебом уеду в Чернигов. Там устроенный город, чистый княжеский дворец, не то что здесь. Заботой Марии и тестя моего, Святослава Всеволодовича, поправлю своё здоровье, окрепну, а потом мы с тобой ещё повоюем!

Склонялся уже Всеволод к тому, чтобы уважить просьбу брата и остаться в приграничной земле, как неожиданно явились послы из Владимира, возглавлял их боярин Иван Радиславич. Когда разместили в тереме, помыли в бане, явились они в горницу к Михаилу и, перебивая друг друга, стали плакаться:

— Беда пришла во Владимир, князь, житья не стало от князей Мстислава и Ярополка, поприжали так, что хоть волком вой, — жалостливо говорил Иван Радиславич.

— Но у вас князь свой имеется. К нему и обращайтесь с жалобой, — отвечал Михаил.

— Разве Ярополк князь? Так, игрушка в руках ростовских и суздальских бояр. Вертят они им, как хотят. Заставили сместить всех владимирцев со своих постов, а посадили своих — и тиуна, и мытников, и данников, и емцев, и вирников, и ябедников. Обирают народ почём зря!

— Мало того что простой народ они грабят, но и за церковь взялись! — вмешался другой посол, как видно купец, с загорелым лицом, смелым взглядом и толстыми короткими пальцами крепких рук — Тащат из святых церквей и золотые, и серебряные вещи, всякую утварь, кресты и иконы. Будто мусульмане-булгары или язычники-половцы!

— Мы им ворота открыли, а они хозяйничают во Владимире, как в завоёванном городе, — рассказывал священник. — Покусились они на святая святых — собор Успения и церковь Богородицы, похитили чудотворную икону Богородицы и отвезли её в Рязань...

— Такое кощунство нельзя прощать! — твердо заявил Михаил. — Эта икона многих прихожан излечила, в походах военных победы даровала, нашу землю от ворогов охраняла. Вернуть её надо во Владимир, что бы нам это ни стоило!

— Истинно, истинно говоришь, князь! — загомонили послы.

— Раз такое творится во Владимире, следовало вам к ростовскому князю Мстиславу обратиться, бояр поднять. Ведь святыня эта, привезённая из Вышгорода князем Андреем, всей земле Суздальской принадлежит!

— А как же, как же, обращались, — ответил Иван Радиславич. — И к князю Мстиславу, и к боярам ростовским, да только они посмеиваются над нами. Так, говорят, вам и надо, коли святыню не можете уберечь!

— Не придётся, видно, нам с гобой, брат, дома засиживаться, а надо в путь далёкий собираться, — обратился Михаил к Всеволоду. — Поклонюсь сначала тестю своему, князю черниговскому, попрошу войско. Приглашу берендеев и торков принять участие в походе. Не хочется мне их брать, да без них никак не обойтись.

Знали и Михаил, и послы владимирские, что по пути будут грабить кочевники русские селения, в полон уводить русских людей, но что поделать?..

— Ещё племянник наш сидит в Новгороде, — сказал Михаил. — Сын Андрея Боголюбского. Да только надежда на него плохая.

— Что так?

— Не знаешь новгородцев? Хотя откуда тебе знать... Торговать они молодцы, а не воевать. Выгоду всюду ищут. Да вдобавок князей к себе приглашают, а когда они неугодны — выгоняют. Разве пойдёт к нам на помощь Юрий Андреевич, коли сам на птичьих правах?

— Ну и бог с ним, обойдёмся без него.

Попыталась было с Михаилом увязаться Мария, но сразу отказалась: была беременна она на четвёртом месяце. Крепилась, собирая мужа в поход, только перед самым отъездом обратилась к Всеволоду с просьбой:

— Поглядывай за братом, чтобы он теплее одевался да без горячей еды не обходился. Боюсь я за него, совсем слаб он стал здоровьем...

В Чернигове поход на Суздальскую землю был горячо поддержан Святославом Всеволодовичем. Его беспокоила Рязань, которая когда-то входила в состав его княжества, а теперь становилась всё более и более самостоятельной. Тесть Михаила снарядил свою дружину и поставил во главе сына Владимира, наказав ему не успокаиваться Ростовом и Суздалем, а на обратном пути завернуть в Рязань и привести её к покорности.

В конце октября 1176 года войско двинулось в поход. Сначала стояли хорошие деньки, деревья одеты в золото, лес был просторный и звонкий, отчего и настроение у воинов было приподнятое. Михаил ехал в возке, укутанный шерстяными одеялами. К нему частенько подсаживался Всеволод, они вели неторопливые разговоры. Михаил вводил брата в курс дел, которые творились на Руси, а Всеволод рассказывал про Византию. Ночевали в селениях, для этого Всеволод посылал вперёд дружинников, которые заранее определяли места ночлегов.

Однако при подъезде к границе Суздальской земли погода резко испортилась. Небо обложили тучи, начался мелкий, нудный дождь, сопровождавшийся шуршащим звуком. Сначала Всеволод не мог понять, откуда он идёт, а потом догадался — это капли дождя падали на опавшие листья.

Михаил сразу как-то сник, лицо его посерело, в глазах появилось тоскливое выражение, он беспрестанно кутался, закрывал лицо по глаза одеялом, стараясь сберечь частички тепла. А тут как назло случилось так, что разведчики предложили остановиться в деревне, когда только перевалило за полдень; Михаил сказал, что ещё рано и следует ехать дальше. Но потом не встретилось ни одного селения, ни одного домишки, шёл сплошной лес. Пришлось ночевать под открытым небом.

Дружинники натаскали сучьев, построили шалаш, возле входа в него разложили большой костёр, который горел всю ночь. Утром Михаил встал бодрым, с аппетитом позавтракал и сам взобрался в возок. Но в полдень вдруг его одолел сильный кашель, он выворачивал его наизнанку и никак не останавливался. Не помогали ни отвары, ни настойки. Михаил измучился и настолько ослаб, что не мог сидеть, и пришлось в возке устраивать ему лежанку.