Лицо его сделалось страшным. Черты его заострились. Глаза, и без того, прости господи, не пойми какие, сделались чернее ночи. А пухлогубый рот сузился до двух тонких сизых полос.

– А вы, оказывается, с-су-ука! – именно так он это и произнес, с пришепетыванием и сильно растянув гласную. – Даже большая, чем я мог себе представить! Ставить на кон жизни близких вам людей, и все ради чего...

Тут он сделал какой-то немыслимый неприличный жест. Витиевато выругался в мой адрес и ушел, пару раз все же оглянувшись на меня.

Я стояла, будто громом пораженная, и, к стыду своему, осознавала, что расстроилась. Да так сильно расстроилась, что мне в этот момент нужно было либо расплакаться, либо напиться. Я остановила свой выбор на втором варианте. Села в такси. Доехала до гостиницы и, минуя администраторскую стойку, прямиком направилась в бар.

Там было пустынно, посетители обычно подтягивались ближе к десяти вечера. Я прошла к стойке и вскарабкалась на высокий табурет.

– Виски, двойной, без содовой, – скомандовала я, хотя терпеть не могла это американское пойло, сильно смахивающее на самогон тети-Сониного производства.

Бармен выполнил заказ и с философским сочувствием в голосе произнес:

– Проблемы... У кого их сейчас нет...

Я промолчала, залпом опорожнив стакан. Посидела, смакуя, минут десять и повторила заказ...

Спустя полчаса плакать мне расхотелось, зато в голове родилась чрезвычайно здравая мысль. И чем больше я ее обдумывала, тем больше она мне нравилась.

Уеду... Непременно уеду! Завтрашним днем схожу на работу. Продлю себе отпуск, пусть даже за свой счет, и уеду к тете Соне. Не выгонит же она меня? Когда провожала, даже плакала, велела приезжать почаще. На свадьбу моего сына она не приехала, сказавшись больной. Надо навестить ее: хотя мы расстались не так давно, мало ли что с ней могло случиться за это время!

Странно, но я даже повеселела, приняв такое решение.

Пусть все катится к чертовой матери, оптимистично решила я, взяв третий стакан виски.

Славка уехал с молодой женой, ему теперь не до меня. К тому же к его приезду я успею вернуться сорок раз. К Насте меня еще очень долго не пустят. Завтра наведаюсь в больницу и оставлю кому-нибудь из персонала денег, чтобы к ней были внимательнее. Попутно организую ремонт в квартире. Закажу мебель. Глядишь, когда вернусь, все утрясется само собой.

Решено...

Я сползла с высокого табурета и, слегка покачиваясь, пошла к выходу. Настроение у меня стабилизировалось. Решение, устраивающее меня со всех сторон, принято. Так что теперь осталось изъять из души последнюю занозу, и можно будет продолжать жить дальше.

Последней занозой, нет, скорее гвоздем в одном месте, был и оставался полковник в отставке – благословенный адскими силами Иван Семенович.

Ох как мне не понравилась его финальная речь! Ох как не понравилась! И не потому, что он в очередной раз оскорбил меня. Не потому, что выглядел при этом не самым лучшим образом. А потому, что в этой его речи я кое-что не поняла. Или пропустила... Но это и неважно, важно то, что у меня зародилось сомнение в том, что мы с ним говорим об одном и том же. Я вот, например, имела в виду деньги, вырученные мною от продажи теткиной недвижимости. А что имел в виду он?! Почему говорил с таким пылом? И почему, собственно, из-за моих денег должны были страдать какие-то люди... Нет, что-то не состыковывалось. Какие-то белые пятна проступили на моем прежде безукоризненном обвинении в его адрес.

Я вошла в свой номер. Приняла душ. Как хорошая девочка, влезла под одеяло, но уснуть не смогла. Ворочалась-ворочалась, перебрала в голове все мыслимые и немыслимые мотивы, двигавшие им в его злодействах, но все было не то. Натянуто, сыро и неестественно. Ну, и разумеется, потом я засобиралась. В мгновение ока натянула на себя джинсы, подаренные теткой, легкую кофту без рукавов. Надела кроссовки и, проигнорировав лифт, по боковой лестнице вышла из гостиницы с черного хода.

– Такси! – нырнула я из темноты прямо под колеса уже отъезжающей машины.

Пропустила мимо ушей справедливое ругательство водителя. Назвала адрес захолустья, где селились мои новоиспеченные родственники, и спустя пятнадцать минут уже подъезжала к их дому.

– Не страшно тут одной-то? – водитель такси укоризненно качнул головой. – Пушкарская улица – не лучшее место для ночных прогулок. Не подождать?

– Нет, не нужно, – промямлила я, плохо соображая в тот момент, что совершаю очередную глупость.

Водитель, взяв деньги, уехал. А я осталась стоять в одиночестве на изрытой ухабами проезжей части.

Улица Пушкарская была полностью погружена во мрак, если не считать освещением прямоугольники окон и круглолицую луну, то и дело ныряющую в облака. К слову сказать, светящихся окон было не так уж и много. Я насчитала с десяток, не более. И медленно двинулась вперед.

Маленькие одноэтажные домики частного сектора чередовались с двухэтажками, в одном из которых и должна была проживать моя новоиспеченная родня. Если мне не изменяла память и Вика не соврала, их дом был под номером три. Он вскоре нашелся – по левую сторону от проезжей части, которую назвать дорогой у меня просто не поворачивался язык. Хорошо, что у меня хватило ума надеть кроссовки, иначе бы все каблуки вместе с ногами здесь поломала.

Я подошла к подъездной двери и осмотрелась. Два окна на втором этаже и одно на первом свидетельствовали об обитаемости сего допотопного строения. Неплохо бы было, конечно, знать, в какой квартире сейчас ложится почивать наш уважаемый Иван Семенович. Хотя, может, его и дома нет? Либо уже давно десятый сон видит и ведать не ведает, что одна взбалмошная особа жаждет с ним встречи. Так где же он проживает?..

В подъезде на удивление ничем не воняло. Либо все кошки вкупе с проходимцами в здешних местах перевелись, либо местный контингент зорко следил за чистотой. Но факт отсутствия неприятных запахов меня приятно поразил.

На площадку первого этажа выходило три двери. Почему-то я не остановилась ни у одной из них, а пошла вверх по лестнице. Почему? Трудно сказать. Мотивы моих поступков сегодняшним вечером трудно было бы определить.

Лампочка на площадке второго этажа не горела, зато из-под одной двери пробивалась широкая полоса света и слышались чьи-то голоса. Один из них я узнала без труда: он принадлежал Ивану Семеновичу. Господин полковник явно был чем-то недоволен и выговаривал на повышенных тонах своему собеседнику:

– Зачем было торопиться? Кто тебя просил об этом? Сколько раз мне можно было об этом говорить?

Так, общие фразы, ничего не значащие претензии, применить которые можно было бы к любой жизненной ситуации, но мне отчего-то сразу сделалось нехорошо. Я передумала звонить в дверной звонок, подошла поближе к двери, которая, к счастью, открывалась наружу. Застыв изваянием в самом углу, так, чтобы меня нельзя было бы обнаружить мгновенно, я обратилась в слух.