Он даже не заметил, как за плечами осталось еще пять километров, и сейчас они пробегали через Психпоселок, так в просторечье называлось поселение, где под наблюдением медиков жили и работали психические больные.

Несмотря на то что улица была пустынна, ребята инстинктивно сбились в кучу, поближе к тренеру.

Петр Федорович же бежал без всяких признаков беспокойства, улыбаясь своей масляной улыбкой, сводившей с ума сельских прелестниц.

Неожиданно из домика у дороги вышла молодая женщина в цветастом халате. Она остановилась у обочины и посмотрела в сторону приближающихся бегунов. Когда первые из них поравнялись с ней, женщина изящным движением скинула халат и осталась на дороге в чем мать родила, светясь ярко-рыжими волосами на лобке. Пока парни пробегали мимо, она продолжала стоять и зазывно улыбаться им.

Однако на лице Петра Федоровича не дрогнул ни один мускул. Он, не оглядываясь, невозмутимо продолжал свой бег. Его питомцы дружно следовали за ним, вот только, в отличие от тренера, головы у них были вывернуты в обратную сторону.

Когда деревня осталась позади, Богданов остановил всех для краткого отдыха и сказал примерно следующее:

– Мальчики, как вам не стыдно? Нельзя на женщин так пялиться. Вы что, баб голых никогда не видели?

Мальчики в возрасте от пятнадцати до семнадцати лет громко захохотали, толкая друг друга, а тренер немного смутился, поняв, какую чушь сморозил. Это он в свои тридцать пять лет видел обнаженных женщин в достаточном количестве, и парни об этом прекрасно были осведомлены.

Больше никаких препятствий на их пути не возникало, и к обеду спортсмены благополучно вернулись в лагерь.

В отличие от вчерашнего дня, сегодняшний обед не пригорел. В столовой стоял аппетитный аромат тушеной картошки. Разговоров слышно не было. Проголодавшиеся за время тренировки ребята поглощали пищу молча, и только стук ложек по алюминиевым мискам выдавал их аппетит.

После обеда все начали расходиться по комнатам. Мелкие девчонки вообще засыпали на ходу.

«Однако батя серьезно взялся за дело, – подумал Петров, глядя на них. – Такие нагрузки с первых дней. А вообще, так, наверное, и надо. Когда как не летом заниматься».

Выйдя на улицу, Саша направился было подремать, но, вспомнив обещанное, уныло поплелся к дровянику. Спать после обеда хотелось жутко, но слово не воробей, придется пахать. Первые чурки кололись тяжело, но постепенно он втянулся и вошел в рабочий ритм.

Два часа пролетели незаметно, и только когда за спиной послышались разговоры, Сашка понял, что закончился тихий час.

Убрав инструмент в дровяник, он вместе со всеми отправился на полдник.

Перед началом второй тренировки, встав в строй, заметил обеспокоенный взгляд отца.

– Сашкец, ты два часа дрова колол, может, на сегодня достаточно? – спросил он. – Да еще пятнадцать кэмэ до обеда пробежал.

– Ну, пап, – протянул сын, – все нормально, для меня это не нагрузки.

Петр Александрович ухмыльнулся, пожал плечами и сообщил:

– Дело твое, если сам с усами, тогда вечером не жалуйся.

Разминка началась с легкого бега вокруг стадиона. Парни, у которых задерживался тренер, в ожидании его появления расселись на чурках и заинтересованно разглядывали стайку бегущих девочек, периодически комментируя их достоинства.

Ленка Миронова, приковывавшая основное внимание, бежала рядом с Петровым.

Сашка Филатов, ревниво глядевший на парочку, то и дело ехидничал по поводу долговязого Петрова, тренирующегося вместе с девчонками.

Ило Вирке, сидевший рядом, логично заметил:

– Да ладно тебе, Саня, рядом с такой девкой никто бы не отказался тренироваться. Так что харэ завидовать. Кстати, завтра танцы в клубе, давай сходим, закадрим деревенских, я тут приметил одну симпотную девчонку, в магазине с ней парой слов перекинулся, сиськи у нее – во! – показал он руками размер не менее восьмого.

Веснушчатый и лопоухий Филатов с завистью глянул на высокого красавца блондина. В этот момент в голове у него вертелись невысказанные слова: «Хорошо тебе говорить, с тобой любая девка пойдет, а вот как мне быть?»

Вслух он этого, конечно, не сказал, но Вирке легко расшифровал его красноречивый взгляд и слегка смутился.

– Конечно, пойдем, – вступил в разговор Юрка Виртанен, невысокий паренек с длинными пшеничными волосами под Леннона. – Я пласт Элвиса Пресли с собой привез, твистяру с шейком там забацаем, пусть деревня позырит. В лагере хорошо, ни комсоргов, ни парторгов нет, всем до лампочки, что мы танцуем. А то в школе директор вечно орет: «Прекратить танец паралитиков!»

В этом утверждении Юрка был абсолютно прав. В лагере ничего подобного не было. Петр Александрович, коммунист с 1942 года, давно устал от обилия политработы, поэтому слова «политинформация» и «партсобрание» на него действовали как аллерген. Вследствие этого в деле воспитания молодежи он больше полагался на личный пример и доброе слово, чем на конспекты ленинских работ, из-за чего в спортивном лагере большую часть времени тренировались, а в свободные периоды занимались спортивными играми и своими ребячьими делами.

Короче, пока не звучала команда отбой в одиннадцать часов, на футбольном поле играли в футбол, на волейбольной площадке в волейбол, а у двух теннисных столов стояла очередь желающих постучать ракеткой по шарику. Времени на политинформации и рассказы об угнетенных трудящихся за рубежом не было от слова совсем. Ну, и на общественно полезные дела, собственно, тоже.

Исключением в этом расписании являлись танцы в сельском клубе. Тренеры, как и их воспитанники, были совсем не против их посещения.

Беседу мальчишек прервало появление Петра Федоровича. После обеда тот вновь надел свою любимую мастерку, отстиранную им собственноручно и высохшую на ветерке. Он быстро провел перекличку, и через минуту все дружно побежали по грунтовке в сторону шоссе.

Когда после тренировки Петров спустился на ужин, то в списке, висевшем у двери столовой, обнаружил себя в дежурных по кухне на завтрашний день.

«Ну, и ладно, хоть сам сварю и поем как следует», – успокоил он себя и отправился есть подгоревшую мамалыгу.

Утром, когда отец пришел его будить, он уже встал и собирался бежать на озеро.

– Молодец! – похвалил отец. – Не ожидал, что ты сам в пять часов проснешься. Давай, умывайся и приходи в столовую, чайку попьем, да я девочек разбужу. Плита уже топится.

По-быстрому сполоснувшись, Саша зашел на кухню. В печке, занимавшей почти половину помещения, трещали дрова, батя сидел за рабочим столом, обитым оцинкованным железом, и, негромко фыркая, пил почти до чифира заваренный чай.

– Садись, помощник, – предложил он. Саша присел на табуретку. Налил себе кипятку из огромного самовара. Ливнул заварки и, как батя, звучно фыркая, начал прихлебывать горячий напиток.