— «Номер Фрица»? — переспросил Фрэнк.

— Что за номер-то? — спросил я.

— Ну, — сказал отец. — Это просто название. Я уверен, что у них не один номер.

— Звучит очень современно, — сказал Фрэнк.

— Современно, Фрэнк? — возмутилась Фрэнни.

— Звучит как полный изврат, — сказал я.

— Что такое изврат? — спросила Лилли.

— Это такое животное? — спросил Эгг.

— Не обращайте внимания, — сказала мать.

— Думаю, нам надо сосредоточиться на эксетеровском уикенде, — сказал отец.

— Да, и переехать самим, и мне переехать, всем нам, — сказал Айова Боб. — У нас еще масса времени, чтобы обсудить лето.

— Все лето предварительно забронировано? — спросила мать.

— Видишь? — сказал отец. — Вот это называется хороший бизнес. Уже обеспечено и лето, и эксетеровский уикенд. Но все по порядку. Сначала нам всем надо переехать.

Это случилось в уикенд за неделю до игры с Эксетером; это было в тот уикенд, когда наемники Айовы Боба выиграли девять очков — это была их девятая победа, и опять всухую. Фрэнни не ходила на стадион; она решила никогда больше ни за кого не болеть. В ту субботу мы с Фрэнни помогли матери перевезти последние вещи, которые еще не перевез в отель «Нью-Гэмпшир» фургон с грузчиками; Лилли и Эгг пошли с отцом и тренером Бобом на матч; Фрэнк, конечно, был в оркестре.

На четырех этажах было тридцать комнат. Наша семья занимала семь комнат в юго-восточном углу, на двух этажах. Подвальную комнату оккупировала миссис Урик; это означало, что вместе с комнатой на четвертом этаже, занятой Максом, для гостей оставалось двадцать две комнаты. Но главная официантка и главная уборщица Ронда Рей заняла дневную комнату на втором этаже — чтобы приводить себя в порядок, как она сказала отцу. А две комнаты в юго-восточном крыле на третьем этаже, как раз над нами, были отведены для Айовы Боба. Таким образом, для гостей оставалось только девятнадцать комнат, и только в тринадцати из них имелись собственные ванны; шесть комнат были оборудованы карликовой сантехникой.

— Этого более чем достаточно, — сказал отец. — Городок у нас маленький. И не очень популярный.

Возможно, этого и было более чем достаточно для цирка под названием «Номер Фрица», но мы волновались о том, как сумеем управиться с полным домом гостей в эксетеровский уикенд.

В ту субботу мы переехали; Фрэнни обнаружила переговорное устройство и включила кнопку «прием». Все комнаты были, конечно, пустыми, но мы старались представить себе, что слушаем, как в них въезжают первые гости. Громкожалующаяся система, как назвал ее отец, осталась, конечно, от Томпсоновской семинарии для девиц: таким образом руководство могло объявить пожарную тревогу прямо в классы, а учителя — услышать, если учащиеся безобразничают в своих комнатах. Отец решил, что с интеркомом можно обойтись без телефонов в номерах.

— Они смогут попросить все, что захотят, через внутреннюю связь, — сказал отец. — Или мы можем будить их к завтраку. А если им понадобится телефон — аппарат будет внизу, на стойке регистрации.

Но, конечно, интерком означал, что можно и подслушивать, что гости делают в своих номерах.

— Это невозможно этически, — сказал отец, но мы с Фрэнни дождаться не могли этого часа.

В ту субботу, когда мы туда переехали, у нас не было телефона ни на регистрационной стойке, ни в нашей собственной квартире, не было у нас и белья, потому что прачечная, с которой мы договорились, должна была поставлять его вместе с бельем для всего отеля. Они должны были начать свою работу только в понедельник, Ронда Рей тоже должна была начать работать только в понедельник, но когда мы приехали, она была там, в отеле «Нью-Гэмпшир»: осматривала свою дневную комнату.

— Она мне просто необходима, понимаете, — сказала она матери. — Я хочу сказать, что я не смогу менять простыни сразу после того, как подам завтрак, и перед тем, как подам обед, — мне нужно место, где бы я могла полежать. И между обедом и ужином, если я не полежу, то начинаю себя мерзко чувствовать, прямо вся. А если бы вы еще и жили там, где живу я, то вы бы вообще не захотели идти домой.

Ронда Рей жила в Хэмптон-бич, где работала официанткой и меняла простыни летом, когда наезжали курортники. Она искала круглогодичную работу по своей гостиничной специальности и (как предполагала моя мать) возможность навсегда покинуть Хэмптон-бич. Она была примерно того же возраста, что и моя мать, и с уверенностью утверждала, что присутствовала при том, как Эрл выступал в казино. Хотя она не видела его танцев, она помнила сам оркестр и номер «Поиск работы».

— Но я никогда не верила, что это настоящий медведь, — говорила она нам с Фрэнни, пока мы наблюдали, как она в своей дневной комнате распаковывает маленький чемодан. — Ну то есть, — говорила Ронда Рей, — я думала, кого это может возбуждать — как раздевается настоящий медведь.

Мы удивлялись: с чего это она вынимает из чемодана ночные принадлежности, если это дневная комната и она не собирается проводить здесь ночь; она была женщиной, которая вызывала у Фрэнни любопытство, и я думаю, в ее глазах она была даже экзотичной. У нее были крашеные волосы; трудно выразить, какого цвета они были, одно могу сказать, это был не естественный цвет. Не рыжие, не желтые — цвет пластика или металла, и мне было интересно, как она себя при этом чувствует. Я представлял, что тело у Ронды Рей когда-то было таким же крепким, как у Фрэнни, но теперь несколько располнело. Все еще сильное, но раздавшееся. Трудно было сказать, чем от нее пахло, хотя, после того как мы вышли от Ронды, мы с Фрэнни попробовали это определить.

— Два дня назад она помазала духами запястья, — сказала Фрэнни. — Улавливаешь?

— Ага, — сказал я.

— Но часов на ней тогда не было, ее брат носил тогда ее часы или отец, — сказала Фрэнни. — В общем, мужчина, который по-настоящему здорово потеет.

— Так, — сказал я.

— Затем Ронда надела часы, поверх духов, и она носила их весь день, пока заправляла кровати, — сказала Фрэнни.

— Какие кровати? — спросил я.

Фрэнни на минуту задумалась. — Кровати, на которых спали очень странные люди, — сказала она.

— Там спал цирк «Номер Фрица», — предложил я.

— Правильно! — сказала Фрэнни.

— Целое лето! — сказали мы в унисон.

— Правильно, — сказала Фрэнни. — И вот что мы чувствуем, когда нюхаем Ронду, — чем пахнут ее часы после всего этого.

Это было очень близко к действительности, но я думаю, что ее запах был несколько получше, только немного. Я подумал о чулках Ронды Рей, которые она повесила в чулане своей дневной комнаты; я думал, что если понюхаю эту пару чулок как раз под коленками, то уловлю настоящий ее запах.

— Ты знаешь, почему она их носит? — спросила меня Фрэнни.