— Он смотри сколько народу положил, — вмешался Антип. — Тут, глянь, четверых да на козлах одного. А всего — десяток и побили французиков. Так что он один половину убил, а ты, Силантий, сколько убил? Одного?

— Ах ты ж, малявка…

Трубецкой открыл глаза.

Пороховой дым рассеялся, осталась только вонь. В небе над головой между деревьями медленно плыли облака.

— Ты мальчишку не тронь, Силантий! — сказал Афанасий. — Я тебе за него…

— Барин! — крикнул Антип. — Глаза открыли…

— Как тут?.. Как тут у нас? — спросил Трубецкой. — Из наших кто убит?

— Бог миловал. — Голос Силантия сразу переменился, словно кто патоки плеснул. — Ни убитых, ни раненых, кроме вас, Сергей Петрович… А вы-то уж постарались… ерой, чистый ерой!

— Что в телегах? — спросил Трубецкой.

— Так оружие в телегах, порох, пули. В одной, в той, что перевернулась, еда… И даже водка французская, — сообщил Силантий. — И…

— Пленных взяли шестерых, — вмешался Афанасий. — Все живы пока, как вы велели…

Это точно, Трубецкой приказал пленных вначале предъявлять ему, а потом уж, по приказу…

— Встать помогите. — Трубецкой оперся правой рукой о землю. — Я…

Силантий метнулся, подхватил под руку, потащил вверх. С левой стороны помогал Антип, аккуратно, чтобы руку раненую не зацепить. Трубецкой скрипнул зубами, сдерживая боль. Тряпка на ране стала бурой от засохшей крови. Ну хоть не течет. В лагере нужно будет промыть и обработать.

— Наши телеги подогнали? — спросил Трубецкой.

— Так вторую грузим, — снова зачастил Силантий. — Одну порохом и пулями да ружьями, что собрали, а на вторую я говорил мужикам, чтобы это… провиант, значит, грузить. Солонина, опять же, мука. И водочка, как без водочки-то? Правильно я сказал? Ась? Правильно?

Афанасий сплюнул, отвернувшись.

— Порох… — сказал Трубецкой.

Земля под ногами покачивалась.

— Провиант — хорошо…

— Вот и я говорю — провиант…

От Силантия тянуло водкой, не перегаром, а только что выпитой. Водкой или чем-то крепким. Не удержался, значит. И снова наплевал на приказ начальника — не пить без разрешения.

Ладно, потом. Разберемся…

— Пленные?

— Там, на поляне. — Антип махнул рукой. — Вас дожидаются.

— Пойдем. — Трубецкой отодвинул Силантия в сторону и медленно пошел к поляне. Аккуратно переставлял ноги, чтобы земля, дернувшись, вдруг не выскользнула из-под них. — Оружие тут подберите. И мое там, в кустах…

— А как же, конечно, как же иначе! — крикнул вдогонку Силантий.

— Офицер среди пленных есть? — спросил Трубецкой у Антипа.

— Вроде есть. Молодой такой, навроде вас… Эта штука на плече. Вроде как офицер…

Пленных мужики связали. Оставили их сторожить двоих парней, братьев Кудыкиных, пока все остальные перегружали добро с неподъемных французских повозок на свои небольшие телеги. По лесным узким дорогам на таких и ездить, и возить было гораздо удобнее.

Французов взяли шестерых, но один был покалечен, так его на месте и добили. А этих вот пятерых оставили. Насчитали полтора десятка убитых на дороге, сказал старший Кудыкин, а сколько их сбежало — то бог ведает. Немного.

— Немного, — повторил Трубецкой, присаживаясь на поваленное бревно на краю поляны — как раз напротив пленных.

Точно — один офицер. Лейтенант. Почти ровесник. В смысле — ровесник этого Трубецкого, лет двадцать — двадцать два.

Болела рука, мысли путались, жар растекался от раны по всему телу.

— Офицер — ко мне, — сказал Трубецкой по-французски. — Сюда…

Офицер оглянулся на остальных пленных. Ему не хотелось выходить из строя, пусть из маленького, но строя. Тут он был не один. Младший Кудыкин развязал офицеру руки и ноги, вытолкнул вперед.

— Ко мне… — повторил Трубецкой. — Представьтесь.

Лейтенант одернул мундир, провел рукой по волосам — головного убора у него не было.

— Лейтенант Франсуа Сорель.

— Князь Трубецкой.

Лейтенант побледнел, сделал шаг назад. Кто-то из французских солдат тихо выругался.

Можно ничего не объяснять, подумал Трубецкой. Все сразу всё поняли. Вот и еще одно преимущество известности.

Чушь всякая лезет в голову. Абсолютная чушь.

— За каким чертом вас понесло на эту дорогу? — спросил Трубецкой.

Очень хотелось пить, перед глазами плясали какие-то мошки.

— Вы что, не понимали, что на такой дороге вас могут перехватить? Я могу перехватить…

— Понимали… — сказал лейтенант.

— И тем не менее…

— У меня был приказ.

— Чей приказ? Что за чушь вам приказали?

— Приказ из штаба дивизии. Приказ привез капитан. Штабной.

— Имя капитана? — быстро спросил Трубецкой.

Лейтенант пожал плечами:

— Он не представился. Собственно, я его даже не видел. Мне приказали взять надежных людей и…

— Изобразить пьянку и болтать о вашем маршруте — тоже приказали?

— Да. Тоже. И на местном рынке — также.

— И вам не сказали зачем?

— Я не спрашивал.

— Дурак, — сказал Трубецкой. — И что еще вам приказали?

— В случае нападения я должен был обороняться сколько возможно. Потом — отступить, бросив груз.

— И все?

— И все.

— Странно, вы не находите?

— А что не странно на этой войне? У меня был небольшой выбор — исполнить приказ или… — Лейтенант сделал паузу.

— Или?..

— Или идти под суд. Я убил своего сослуживца, лейтенанта Жофре.

— Полагаю, случайно?

— Специально. Я не хочу об этом говорить.

— А жить хотите?

Лейтенант не ответил. Хочет он жить или нет — от него это не зависит. Теперь все в руках этого русского. Этого безумца.

Обоз мне подставили, подумал Трубецкой, это понятно. Тут я не ошибся. Но за каким дьяволом ему прислали на убой два десятка человек? И воинский груз. Капитан из штаба, говорите?

— Выберите того, кто отнесет письмо вашим, — сказал Трубецкой.

Оглянулся, встретился взглядом с Антипом, присевшим у дерева.

— Воды принеси.

Антип притащил флягу, вынул пробку.

Тонкой струйкой Трубецкой влил себе в рот воду. Сделал несколько глотков, полил водой голову. Пару минут сидел с закрытыми глазами, пока вода стекала по лицу и шее.