— Так никто и не пил. Вы приказали — никто не ослушается, кому в петлю охота? — Кашка говорил рассудительно, как взрослый. — Жить-то все хотят…

— Силантий пил.

— А говорили ему мужики, тот же дядька Анфиноген сулился ноги повыдергивать… Значит, отравили французы водку?

— Выходит. — Трубецкой снова полежал с закрытыми глазами, собираясь с мыслями и силами.

Это ж надо было придумать — отравить неуловимого князя Трубецкого! Люмьер совсем голову потерял, хотя…

А ведь могло сработать. Перед ужином, на радостях и в ознаменование победы в великой баталии. И сам бы принял, и мужиков угостил. Если бы не рана, точно выпили бы приготовленное снадобье. И сейчас все валялись бы при смерти. И проблема безумного князя была бы решена.

— Помоги одеться, — попросил Трубецкой. — Хотя бы штаны.

Он лежал в одном исподнем на холстине. Рука была перевязана чистой тряпкой, даже кровь не проступила. Позаботились мужики о барине. Если бы рану получил кто-то из них, то перемотали бы рану чем попало да и забыли бы про нее. Ну, разве что поменяли, если бы сильно рана кровила. А для князя все сделали, как он раньше говорил. Уважают.

— Вы бы лежали… — буркнул Кашка и поставил ковшик, из которого поил князя, на холстину.

— Мне нужно выйти.

— До ветру, что ли? Так я принесу грязное ведро, чего там!

— Я хочу выйти, — упрямо повторил Трубецкой.

Ему нельзя лежать, нужно встать, нужно показать всем, что он силен, что может справиться со слабостью. Если даже его отряду это и не нужно, то необходимо ему самому. Не им доказать, так себе.

— Рукой не дергайте, — предупредил Кашка. — Я сам портки натяну вам.

— На дворе день или утро?

— Утро.

Кашка ловко надел Трубецкому штаны на ноги, потянул вверх.

— Спасибо, — сказал князь. — Теперь помоги встать.

— Сапоги?

— Нет, я босой выйду, чего там…

— Подождите, я позову кого-нибудь. Вон, Антип все рядом крутился, в сарай заглядывал. Я его погнал, так он в лопухах рядом сидит, ружья чистит. Позову, поможет вас вывести…

Кашка вышел.

Такие дела.

Трубецкой попытался встать сам, но не смог — внезапная боль разом опоясала его торс. Это его француз прикладом отоварил. Князь приподнял подол рубахи, посмотрел на свои ребра — багровые пятна, два темно-лиловых. Дышать можно, не больно, ребра, похоже, не сломаны, но досталось совершенно конкретно.

А он, кстати, Антипа так и не поблагодарил. Как-никак, а жизнь ему мальчишка спас. А если вдуматься, то и француз тот, мастер штыкового боя, тоже спас ему жизнь, не дал добраться до трофейной выпивки. Хитро устроена жизнь, никак не приноровишься, не поймешь: где добро, где зло…

Тут бы еще понять, как ему свою миссию выполнить. Старцы эти бешеные почему-то полагали, что творя благие дела и совершая благородные поступки. Созидая и воспитывая. Это они так думают. Это они полагают, что обеспечить величие родины можно только так, красиво и без грязи.

У темных властелинов ничего не получается? Это вы Наполеону скажите. Или тем, кто на благо России Государя Императора Павла Петровича угрохал. Как бы они сейчас завыли, узнав, во что именно вылилась личная война князя Трубецкого с Империей! Он уже даже считать перестал, скольких сам убил, скольких — по его приказу. Нет, не в бою, а так, по необходимости, для выполнения его великой, блин, миссии.

Вернулся Кашка, за ним вошел Антип, что-то хотел сказать князю, глянул на приятеля и промолчал. Мальчишки попались Трубецкому серьезные. Отличные парни. Таких бы побольше… Ничего, все будет хорошо.

Трубецкой вышел на двор, остановился, закрыв глаза и подставив лицо солнечным лучам. Хорошо! Он жив. Он жив, хотя вчера мог… Не думать об этом. Не думать…

Вышел со двора, подошел к дереву, прислонился плечом. Мальчишки отошли в сторону, чтобы не мешать барину оправляться. Трубецкой посмотрел на свои руки — черные пятна пороховой копоти покрывали кисти, под ногтями были черные ободки. Помыться нужно. Привести себя в порядок… Чем? Простой такой вопрос. Бытовой.

Первое время тебе чего-нибудь будет не хватать, говорил Дед. Какой-нибудь мелочи, которая в современной жизни воспринимается совершеннейшей ерундой. Скажем, сигарет с фильтром. Или спичек. Что может быть проще спичек? Только зажигалка, со смехом сказал Дед. А там, в восемьсот двенадцатом, окажется, что отсутствие этой ерунды очень раздражает. Сам ведь знаешь, как оно бывает: не захватил чего-нибудь в поход, и тут же… В общем, нужно будет потерпеть. Притереться, свыкнуться, выработать новые привычки. И ты притерпишься, никуда не денешься, хотя да, поначалу чего-то будет не хватать…

Как же, как же, чего-то… Тут, в восемьсот двенадцатом, всего не хватает. Абсолютно всего.

Спичек-зажигалок? Да черт с ними, спичками-зажигалками, можно прикурить от головешки, лучины, костра, свечи… да и огниво не так уж и сложно освоить… Сигареты? Привычного ароматного табака нет — да сойдет и обычная махорка, самосад… Пара дней — и все, куришь трубку, не заморачиваясь на мелочи…

А про туалетную бумагу подумали? Нет, все это выглядело бы нелепо там, в двадцать первом веке. Сидите вы с Дедом или даже со всем синедрионом старцев, разглагольствуете на темы высокой политики и даже политэкономии, прикидываете, в каком месте сподручнее дать пинка истории, чтобы перевести ее на новые рельсы, придать ускорение или затормозить, рассуждаете на тему вариантов деятельности, скажем, Талейрана или Аракчеева, а тут ты вдруг с таким глубокомысленным видом выдаешь: а чем, господа, задницу подтирать? Нет, серьезно — чем пользоваться после сортира?

И только не говорите про газеты — там на страницах столько свинца, что лучше уж пулю в лоб, тоже, кстати, свинцовую. Тряпочки и прочие изыски советовать будем? Лопухи? Да пошли вы, господа старцы, советчики и наставители…

Зубы чистить мелом — это тоже очень прогрессивно. Обычная зубная щетка, шампунь… да просто мыло, в конце концов. Нет, понятно, что в продаже оно будет, что в каждом уважающем себя дворянском доме мыло варят для себя… но даже представить страшно, из чего его варят…

Это все — не на самом деле. Это — сон. Он еще спит. И он может представить себе, что на самом деле ничего не случилось, что перенос не состоялся и он все еще в своем теле в двадцать первом веке. Понятно, что глупость, что уже месяц прошел с тех пор, как он… Целый месяц! Пора бы уже привыкнуть. Он честно старался… старается принять окружающую действительность…

Перестал дергаться, когда Митрич или кто-то из солдат бросал в кашу огарок сальной свечи «для вкуса». Перестал ведь. Уговорить делать какую-никакую зажарку не смог — с чего бы это, если есть огарок, чего его не использовать, правда? Кашку свечкой не испортишь. И шти, опять же, из крапивы, одно удовольствие. Какие такие помидоры, ваше благородие? Мы туда лободы еще. Перца? Не, зачем перец? Солички, и ладно. И гороховая каша. С льняным маслицем.